— Отты… а… Наташа?
Мохов встретился взглядом с Оттыргиным, и каюр виновато произнес:
— Я не привез Наташу…
— Почему? — на лице Антона отразилась тревога. Чумаков решил, что сейчас самый удачный момент вступить ему в разговор. Он, чуть отстранив Оттыргина, который стоял перед ним, подошел близко к к открытому пологу:
— Ваш каюр не был в Ново-Мариинске. Он не доехал до него.
— Почему же? — тихо, удивленно спросил Антон.
— Я его встретил в дороге и вернул, — объяснил Чумаков и улыбнулся просто и дружески. — Так что ругайте меня. Разрешите?
Он указал на место около Антона. Мохов кивнул, и Чумаков, присев рядом, понизил голос:
— Нам бы побеседовать одним…
Чумаков глазами указал в сторону чукчей, заполнивших ярангу и теперь тихо переговаривавшихся. Антон обратился к ним, чуть приподняв руку:
— До свидания, друзья… Идите… Новости потом скажу.
Оленеводы с разочарованными лицами неохотно покинули ярангу. В ней остались лишь Оттыргин с Вуквуной и Череле. Антон уже не мог больше сидеть и лег. Чумаков заботливо поправил на нем оленье одеяло и заговорил:
— Фамилия моя Чумаков. Вы меня, возможно, и видели в Ново-Мариинске.
Антон только прикрыл глаза, подтверждая слова Чумакова, и с нетерпением ждал, что же ему расскажет неожиданный гость. Антону хотелось крикнуть: «Да говори скорее. Как Наташа?» Но он владел собой. Чумаков же, хорошо понимая, что сейчас Антон выслушает все, начал издалека:
— Меня, как и вас, в этот дикий край забросили события и, честно говоря, непонимание того, что происходит в России, страх перед тем, что и ты можешь сделать неправильный шаг и погибнуть, не сделав на земле ничего полезного. Может, это и звучит высокопарно, но это так. Я из семьи техника-железнодорожника, из Тулы. Когда оказался в армии перед четырнадцатым годом, меня взяли в технические войска. Ну а потом фронт, в Галиции — ранение, госпиталь — в Сибири, и, наконец, я здесь. Думал, тут тихо и спокойно, а… — он развел руками, сокрушенно покачал головой, вздохнул и спросил: — Разрешите говорить всю горькую правду?
— В Ново-Мариинске что-то случилось? — с нарастающей тревогой произнес Антон.
Чумаков помолчал, словно собираясь — с силами, вздохнул и с наигранной горечью заговорил.
…Антон лежал обессиленный, придавленный услышанным. Сердце билось резкими толчками, и лицо заливал пот. Мысли то мчались с невероятной быстротой, наплывая друг на друга, то обрывались, и тогда Антон как бы оказывался на краю бездонной пропасти. «Ехать! Искать, спасти Наташу! Расстрелять Бирича, Струкова, всех, всех!..» — Мысли у Антона путались. Ему стало нестерпимо жарко. Он облизал пересохшие губы:
— Воды…
Пил долго, жадно. Чумаков, выждав немного, продолжал:
— Я понимаю ваше горе… разделяю его. Я на вашей стороне, я, с вами, потому что понял, где правда, где справедливость, и буду вам во всем помогать. Пусть мое членство в Совете будет моим щитом, маскировкой, так вы и скажите своим товарищам. Я не могу поехать в Марково или Усть-Белую. Это может вызвать в Ново-Мариинске подозрение, но я буду делать все, чтобы хоть чем-то помочь вам в нашем общем деле.
— Да, — только и мог произнести Мохов. Он верил в искренность сидящего рядом с ним человека. Чумаков попытался осторожно расспросить Антона о его прошлом, о Советах в Марково, в Усть-Белой, узнать, где они еще есть, но Мохов отвечал невпопад. Он думал о Наташе, о погибших товарищах, и Чумаков прекратил свои попытки, решив, что для начала он сделал и так много. Он нагнулся к Антону:
— Я утром уеду. Если что будет очень важное, я найду возможность вам сообщить из Ново-Мариинска. Только прошу держать в секрете мое посещение и, конечно, мое сочувствие. Иначе со мной в Ново-Мариинске… — он не договорил, но выразительно посмотрел на Мохова. Тот кивнул, и Чумаков, еще больше понизив голос, спросил:
— Как же быть с чукчами?
— Оттыргин не скажет, — ответил Антон. — Я его предупрежу, а…
— О своем каюре я сам побеспокоюсь, — перебил Чумаков и уже в полный голос сказал: — Я утомил вас. Будем отдыхать. Уеду я рано утром.
Антон остался наедине со своими тяжелыми, мучительными мыслями. У него начался жар, он снова бредил и не помнил, как уехал Чумаков.
День за днем вернувшаяся болезнь не отпускала Антона из своих цепких лап, терзала его. Он метался в бреду, звал любимую, товарищей, на кого-то кричал, с кем-то спорил, куда-то порывался ехать… Перепуганные Оттыргин и Вуквуна решили, что теперь Антон едва ли поправится, и позвали шамана.