— Может, мы ошибаемся, а Давид прав. Ревком разберется.
Чекмарев понимал, что разбойничанье бывшего фельдшера при участии американцев приобрело иное, более серьезное значение, чем обыкновенное грабительство. Черепахин хитер. Связал себя с американцами, и тут надо смотреть в оба, а то того и гляди нарвешься на международное осложнение. Было решено отправить Каморного в Ново-Мариинск за получением указаний от ревкома.
Потом Дьячков рассказал, как прошла их с Куркутским поездка в Ерополь.
…Едва нарты Дьячкова и Куркутского въехали в Ерополь, как сразу же из-за угла первой избушки раздался строгий окрик:
— Стой! Стрелять буду!
Дьячков и Куркутский увидели направленные на них из-за ближних строений стволы ружей и послушно остановили упряжки. Их успокоило то, что над избушкой Шарыпова развевался красный флаг. Он был особенно ярок на фоне бледно-голубого вымерзшего неба.
Не опуская ружей, к нартам подошли четверо еропольцев. Один из них признал Дьячкова, но на всякий случай спросил:
— Ты, кажись, из Марково?
— Эге, — кивнул Дьячков. Ему понравилась осторожность еропольцев. — Мы к Шарыпову.
— Ружьишки-то дайте пока, — сказал мужчина с редкой, уже начинавшей седеть бородкой и светло-серыми глазами на худом, тронутом морщинами лице. Видно, он был за старшего, потоку что приказал еропольцу помоложе:
— Возьми-ка ихние ружья, покеда они с Варфоломеем потолкуют.
Варфоломей Шарыпов отсыпался после ночного дежурства. Поднялся он взлохмаченный, с припухшим лицом. На вопрос Дьячкова, не появлялся ли Черепахин, гневно сказал:
— Пусть только сунется сюда! Мы его встретим. За все с ним посчитаться надо. И за брательника.
Ефим по-прежнему лежал в постели. Был он угрюмым, вяло отвечал на вопросы. Лицо его обросло щетиной, глубоко запавшие глаза лихорадочно поблескивали. Дьячкову пришла в голову мысль, что Ефим безнадежен. Он не знал, что Ефим Шарыпов день и ночь думал лишь об одном: как только он поднимется, как только сможет стать на лыжи, а в руках держать ружье, он уйдет в тундру и найдет Черепахина. И по-своему рассчитается с ним.
Узнав о цели поездки Дьячкова и Куркутского, Варфоломей Шарыпов вздохнул:
— У чуванцев есть олешки. Могли бы поделиться. Только больно они запуганы купцами, обложены долгами, как табун волками… Бегал я к ним, хотел купить оленей. Они вот что мне показали, — Шарыпов сложил три пальца в выразительную комбинацию.
Чем дольше слушали марковцы Шарыпова, тем труднее им казалась задача, которую они должны были решить.
Куркутский осторожно спросил:
— Что им за оленей предлагали?
— А что я мог предложить? — грустно усмехнулся Шарыпов. — В долг просил… Накормили меня до обалдения, и уехал я только со своим раздутым брюхом.
Дьячков покачал головой:
— Напугал ты нас, Варфоломей. И все-таки мы побалакаем с чуванцами. Авось нам повезет. Ведь мы можем им кое-что предложить.
Переночевав у Шарыпова, Дьячков и Куркутский продолжали путь. Сначала ехали по белой целине, потом спустились на реку и к вечеру впереди заметили черные точки на льду, которые оказались прорубями для подледного лова. Они были затянуты молодым ледком. От прорубей тянулись хорошо протоптанные тропинки на берег. Они и привели Дьячкова и Куркутского к стойбищу. Яранги прятались от ветра под защитой черного леска. Наступал вечер. Над ярангами вились столбики дыма.
Появление Дьячкова и Куркутского было встречено с любопытством и настороженностью. На охотников и каюров они не походили: не так были снаряжены их нарты. Купцами быть не могли. Одеты не по-купечески, да и держатся иначе, чем купцы. И в то же время они не просто проезжие, потому что дальше ехать не собираются.
Чтобы никого не обидеть и не нарушать правил гостеприимства, путники остановили упряжки у первой же яранги, вошли в нее через треугольное отверстие, заменявшее дверь, поздоровались.
При свете жирников Дьячков и Куркутский рассмотрели обитателей яранги. Их было семеро. Старуха, которая неподвижными глазами уставилась в огонь, муж, жена и четверо детей. Ярангу наполнял аппетитный аромат варящегося в котле над очагом мяса.
Хозяин яранги жестом пригласил гостей садиться.
Путники опустились на шкуру около него, а Он, достав из котла большой кусок жирной оленины, быстро разорвал его на три части и по куску протянул приехавшим. Ели долго и много. Все вспотели и испытывали Приятную истому. Теперь можно было покурить и попить чайку. Пока еще хозяева и гости обменивались незначительными фразами, но наступало время, когда приехавшие должны рассказать о себе. Таков обычай. О приезде незнакомых людей уже знало все стойбище, и сейчас все чаще и чаще открывался занавешенный шкурой вход, показывая кусок черного неба, усыпанного звездами, и входили один за другим оленеводы. Скоро в яранге стало тесно и жарко. Дьячков встал, вышел из яранги, отвязал от своей нарты один из мешков и внес его. Все внимательно следили за ним. Дьячков неторопливо развязал мешок, высыпал на шкуру у очага горку плиточного чая и пачек табаку, пригласил: