— Сдурел, что ли? — он выругался. — Хочешь провалить все?
Клещин как будто не замечал раздражительности Каморного и недоброжелательного молчания шахтеров. Он сказал примирительно:
— Телеграфист мой знакомый, Даниленко. Он скорее согласится…
— Пошли, — Каморный не хотел терять времени, и снова безмолвная цепочка людей двинулась по протоптанной снежной тропочке. Она по косогору привела их к радиостанции, В мачте антенны едва слышно гудело и посвистывало. Окна радиостанции были освещены.
— Часовой внутри греется, — шепнул Каморному Виктор Нурмилет.
— Выманить его надо сюда, — отозвался Каморный.
— Я войду. Часовому скажу что-нибудь, чтобы он вышел. А вы его ждите, — тихо сказал Клещин.
— Давай! — Баляев от нетерпения переступил с ноги на ногу. — Я его встречу, как лисица зайца!
Шахтеры и Каморный прижались к шершавой стене по сторонам двери, в которую вошел Клещин. Они не замечали холода, не слышали голосов полярной ночи. Они ждали, готовые в любой миг начать борьбу. Они думали о Клещине, но не могли представить, что он в этот момент делал, говорил, и это было мучительнее всего…
Клещин вошел в радиостанцию, нарочно сильно хлопнув дверью, и оказался в небольшом темном коридорчике. Из него в аппаратную вела вторая дверь, она не была плотно прикрыта, и сквозь щель падал электрический свет. Из-за двери доносилось гудение аппаратуры. Клещин едва успел взяться за ручку, как дверь распахнулась и на Клещина хлынул свет, ослепил его. Он невольно зажмурился и услышал грубый окрик:
— Ты чего сюда приперся? Запрещено! Проваливай!
Клещин увидел одного из милиционеров Струкова, в руках у него была винтовка. Он всматривался в Клещина, но, видимо, не знал его, потому что сказал:
— Спьяну, что ли, забрел? Пшел отсюда!
— Медведь там! — плаксивым голосом сказал Клещин. — Вот я и скрылся тут. Слопает, мохнатый, и пикнуть не успеешь.
— Медведь? — часовой недоверчиво смотрел на Клещина. — С перепоя тебе медведь привиделся!
— Ей-богу! — перекрестился Клещин. — За мной до станции гнался.
Клещин после подъема по косогору все еще часто дышал и к тому же он нервничал, и его вид убедил часового. Он все же спросил:
— Не врешь?
— Пульни в него, — попросил Клещин. — Не то задерет первого, кто повстречается. Боюсь я домой идти…
В милиционере проснулся охотник. Он передернул затвор винтовки:
— Сейчас я его, косолапого, уложу. А ты не ходи туда, — он мотнул головой в сторону аппаратной. — Запрещено. Жди меня тут.
— Ладно! — кивнул Клещин.
Часовой осторожно приоткрыл входную дверь, чтобы не вспугнуть зверя, и вышел за нее. В тот же миг на его голову обрушился увесистый кулак Баляева, а Каморный вырвал из рук милиционера винтовку, прежде чем он успел выстрелить. Часовой негромко вскрикнул и рухнул к ногам шахтера.
Баляев подхватил часового и вместе с ним вошел в коридор. Шахтеры и Каморный последовали за ним. Клещин стоял на пороге аппаратной. Он подал товарищам знак, что все спокойно. Баляев опустил часового на пол и приказал щербатому шахтеру:
— Сторожи. Очухается — пусть молчит. Будет ерепениться — по башке пистолей!
Каморный, а за ним шахтеры подошли к Клещину и заглянули в комнату. За аппаратом в наушниках сидел Учватов. Низко наклонившись над столом, он что-то быстро записывал. Его присутствие на станции было неприятной неожиданностью. Они думали, что он сейчас гуляет с коммерсантами, обмывает декларацию. Знакомого Клещину телеграфиста не оказалось. Учватов так увлекся работой, что не замечал появившихся людей, да и сыпавшие торопливой морзянкой наушники отгородили его от всего окружающего. Каморный оглядел товарищей и первым переступил порог. С браунингом в руке он подошел к Учватову и тронул его за плечо. Начальник радиостанции повернул голову и, увидев направленное на него оружие, пронзительно закричал. Из его рук выпал карандаш. Лицо стало бледным, а глаза округлились, стали от страха бессмысленными.
Каморный отвесил ему звонкую оплеуху:
— Молчать!
Учватов послушно захлопнул рот. Он все еще сидел на стуле, навалившись боком на стол. На нем по-прежнему были наушники. В них слышалось попискивание передачи какой-то станции. Каморный приказал:
— Продолжай принимать!
Учватов, не сводя с него глаз, нашарил карандаш, крепко стиснул его в пальцах и боязливо повернулся на стуле. Он опасался, что ему выстрелят в затылок, и сидел, съежившись, подняв плечи и уставившись в бумагу немигающими глазами. Каморный снова толкнул его в плечо: