Еле кажется, что всплывшие в памяти слова отца Владо вносят холодок в комнату, в которой столько солнца. Девушка смотрит на мебель, на книги в шкафу. В прошлом году эта комната казалась ей сказочной, многому она удивлялась. Владо, Владо… А как он выглядит? Она искала тогда глазами его фотографию, а увидев, думала, какой он: веселый или строгий?. Потом робко спросила, он ли это.
Сейчас пять минут четвертого. Кто-то тихо открывает дверь. Входит пожилая женщина в платочке, сдвинутом на лоб. У нее приятное лицо. Карие глаза и брови похожи на те, что на портрете Владо. Она осматривается кругом, словно хочет убедиться, что из стен не торчат уши, и шепотом говорит:
— Пришла соседка, Бодицка. Владо возвращает тебе булку. Наверное, в ней что-нибудь есть.
Мать Владо подает ей сверток, поправляет подушку, забирает пустую чашку и выходит.
У Елы сильно бьется сердце, глаза блестят. Она осторожно разламывает булку, достает оттуда сложенный листок, расправляет его на ладони и читает с затаенным дыханием:
«Письмо получил. Я все торчу в сожженном лесном домике под Салатином. За меня не бойся. Я осторожен. Все у меня в порядке. Фронт приближается. Мечтаю о встрече. Пошли, как и в прошлый раз, следующие сведения: сколько прибыло новых частей, какое у них вооружение и сколько, это армейские части или СС? Скажи, чтобы нам достали оттиски печати комендатуры. Будь осторожна. Все мои мысли и чувства всегда с тобой. Целую. Владо».
Она вздыхает и поворачивается лицом к окну. Зеленые глаза ее блестят в алмазных лучах. Сегодня она получила весточку. Радостно у нее на душе, радостно и за окном: блестит на солнце снег в саду на кустах, только на дорожках проглядывает земля. Капает с сосулек, свисающих с крыши. Пролетают синицы, которые своим свистом как бы призывают весну.
«Как радостно жить, — думает Ела и смотрит прищуренными глазами на солнце. — Может быть, Владо тоже подставляет лицо ультрафиолетовым лучам и сверкающему снегу. А свитер? Греет ли его красный свитер?» Его связала для Владо мама Мароша. Ела долго смотрела, как быстро набирали петли ее мозолистые, натруженные руки. А Марош тогда сидел на столике на кухне и подтрунивал над Владо: «Когда получите диплом, молодой человек? Наверно, станете адвокатом? Беднота, она глупая, так что ты сможешь хорошо заработать». Владо улыбнулся: «Знаешь, адвокатом я не буду, да и паном никогда не стану». Марош только махнул рукой: «Все вы одного поля ягоды: только дай вам перо в руки вместо косы, как вы станете пана́ми, а в поле и на фабрике работать будем мы».
«Ведь все мы так недалеко друг от друга, — думает Ела, — а кажется, что живем в разных частях света». А может быть, и еще дальше — на разных планетах. В конце концов на пароходе можно приплыть из одной части света в другую, а вот ей к Владо попасть невозможно.
Такова жизнь… За стеной слышны шаги. Взор Елы за окном привлекает запорошенный снегом цементный отлив: однажды Владо писал о хорошем цементном подвале, напоминающем дот. Слышны равномерные глухие звуки, издаваемые тяжелыми солдатскими сапогами с железными подковками. Хмурое, серое лицо часового выныривает из-за угла забора через каждые сорок секунд, поворачивается, как глобус, и снова раздаются шаги. Размеренные, аккуратные, злящие. Они охраняют немецкого майора, который живет в их доме и сейчас куда-то звонит из соседней комнаты. Эти шаги убивают Елу.
Солнечный мартовский день. Ела смотрит на записку. Приближается фронт, война скоро кончится. Она должна бы ликовать от радости, но комнату наполняет непонятное беспокойство. Вдруг ее охватывает страх. Завтрашний день представляется ей, как хождение по краю пропасти в беззвездную ночь. Она садится на кровати, завертывается в одеяло и прикладывает ко лбу холодный компресс. Холод уменьшает жгучее чувство беспокойства, по сосудам он проникает глубоко под кожу, достигает коры головного мозга, ослабляет боль.
«Что со мной, что со мной происходит? — спрашивает себя Ела. — Откуда без причины, без малейшей причины такое волнение?.. Где сейчас Бриксель, что он делает? Нет, с Владо ничего не случится, все должно завершиться хорошо. Война закончится, и нам будет принадлежать весь мир».
Снова слышны шаги, мерзкие, свинцовые шаги, вселяющие тоску и тревогу. И девушка чувствует себя, как в тюрьме, в атмосфере полной неожиданности. А ведь нервы — они не железные.