Сразу наступила тишина; все повернулись к ней. Она заметила быстрое движение, но не поняла, что оно значит, пока что-то горячее и мокрое не ударило ей прямо в лицо. Она вздрогнула, но не двинулась с места. Спокойно она вытерла левой рукой глаза, залепленные жирной горячей похлебкой. Кто-то из белых швырнул ей в лицо горсть овощей из котелка.
- Вкусно, старая сука?
- Я прошу вас уйти из моего дома!
Она увидела, как шериф отделился от других и подошел к ней.
- Ну, тетушка...
- Я вам не тетушка!
- Ты это как мне отвечаешь?
- Как бы ни отвечала! Велите этим людям уйти из моего дома!
- Дерзить вздумала?
- Да, если это дерзость, что я прошу вас уйти из моего дома!
Она говорила напряженным шепотом, но из-за ограды слов она наблюдала, думала, оценивала людей.
- Послушай, тетушка, - зазвучал вкрадчивый и тихий голос шерифа. - Я здесь для того, чтобы помочь тебе. Зачем ты так себя ведешь?
- Ты и себе-то ни разу не помог, с тех пор как родился, - вспыхнула она. - Где уж тебе другим помогать!
Один из белых подошел ближе и стал перед ней.
- Послушай, черномазая, ведь ты с белыми разговариваешь!
- Мне все равно, с кем ни разговаривать.
- Когда-нибудь ты об этих словах пожалеешь!
- Уж не ты ли меня заставишь?
- А надо бы тебя поучить, как хорошие негры должны себя вести.
- Не тебе меня учить!
- Ну, ты у меня запоешь по-другому!
- Не будет этого, пока я жива.
- Ну-ну, потише!
- Уходите из моего дома!
- А если не уйдем? - сказал шериф.
Они столпились вокруг нее. Она ни разу не двинулась с места, словно застыла на пороге. Она думала только о Джонни, перебрасываясь с ними бранью, и знала, что они тоже думают о нем. Она знала, что они пришли за Джонни, так вот пусть попробуют отнять его у матери.
- А если мы не уйдем? - повторил шериф.
- Напали ордой на одну старуху! Небось рады, что набрались храбрости?
Шериф схватил ее за плечо.
- Ну довольно! Поговорила, и будет с тебя на сегодня! Где твой черномазый сынок?
- А вам хотелось бы знать?
- А тебе хочется быть битой?
- Я еще не видывала, чтобы белый побрезговал...
Шериф размахнулся и ударил ее ладонью по щеке. Она качнулась назад и, наткнувшись на стену, сползла на колени.
- Так-то вы, белые, поступаете с негритянками? - Она медленно поднялась и снова встала на ноги и, даже не дотронувшись до скулы, которая болела от удара, сложила руки на животе. - Я еще не видывала, чтобы белый побрезговал...
Он ударил ее опять; она, шатаясь, отступила назад и свалилась на бок.
- Вот этим, что ли, мы не брезгуем?
Она опять поднялась и стояла перед ним с сухими глазами, как будто не ее били. Ее губы вспухли, и подбородок был в крови.
- Эй, оставь ее! Нам ведь негр нужен! - сказал кто-то.
- Где твой сын? - спросил шериф.
- Попробуйте поищите, - сказала она.
- Ну, если мы его найдем, не быть ему живому.
- Что ж, ведь вам не впервой убивать негров, - сказала она.
Злобная гордость овладела ею. Пусть делают с ней что хотят, думала она, она все может вытерпеть, все на свете. Она стоит на узкой полоске земли и скорее умрет, чем сдвинется с места. И вот в эту минуту, стоя на пороге кухни и чувствуя, как теплая струйка крови стекает ей на шею, она отдала Джонни-Боя, отдала его белым. Она отдала его потому, что они силой вломились ей в душу, требовали, чтоб она его отдала, думали, что она испугается побоев, испугается и скажет, где он. Она отдала его сама пусть знают, что им не добиться своего насилием и обманом.
- Где будет собрание? - спросил шериф.
- А вам хотелось бы знать?
- Ведь должно быть собрание?
- А почему вы меня спрашиваете?
- Так значит, собрание будет, - сказал шериф.
- Разве?
- Ох, задушил бы я тебя своими руками!
- На эти дела вы молодцы.
- Мы с тобой не шутим!
- Я и не говорю, что шутите.
- Этот твой черномазый шляется где-то поблизости, и мы его найдем, сказал шериф. - Если ты скажешь нам, где он, и если он не будет молчать, он, может быть, легко отделается. Но если мы сами его найдем, не быть ему живому. Если мы его найдем, приготовь к утру простыню, чтобы прикрыть его, поняла? Приготовь простыню, потому что не быть ему живому!
- Что ж, вам не впервой убивать негров, - повторила она.
Шериф прошел мимо нее. Другие последовали за ним. Так вот же, вы не добились чего хотели, думала она с торжеством. И никогда не добьетесь! Ей до боли хотелось дать им почувствовать всю свою гордость и независимость; ее сердце стремилось обратить самые горькие минуты Жизни в такие слова, чтобы они почувствовали, как легко ей было вынести все, что они ей сделали, и сколько еще она может вынести. Ее вера с такой силой вспыхнула в ней, что она едва не ослепла. Она шла за ними к дверям, заламывая и стискивая пальцы. Она видела, как они сошли на грязную дорогу. При каждой вспышке желтого огня видно было, что льет косой дождь. Губы ее шевелились, и она крикнула:
- А все-таки вы не добились чего хотели! И никогда не добьетесь!
Шериф остановился и обернулся к ней; голос его звучал тихо и зло:
- Ну, черт возьми, не пора ли тебе помолчать?
- Я сама знаю, когда мне замолчать!
- Нет, ты не знаешь! - сказал он. - Нет, ты не знаешь, когда нужно замолчать, так я тебя выучу!
Он одним прыжком вскочил на крыльцо и бросился к двери.
Она отступила назад, не сводя с него глаз.
- Поговори у меня! - сказал он и замахнулся кулаком.
Удар пришелся по скуле; в глазах у нее потемнело, она упала ничком. Тяжелый каблук намокших башмаков ударил ее в висок, потом в живот.
- А ну-ка, поговори еще!
Она хотела заговорить, но не могла; боль душила ее. Она лежала молча, и откуда-то из серого провала забвения до нее донеслись слова: "Оставь ее в покое, нам нужно найти негра..."
4
Сколько времени она пролежала, скорчившись в темном углу, она не помнит. Первым чувством, которое вернулось к ней, был непонятный страх, заполнивший все внутри, потом острая боль в виске, отдававшаяся по всему телу. В ее ушах стоял монотонный шепот дождя, она дрожала от холодного ветра, который врывался в дверь. Сначала, открыв глаза, она ничего не видела. Смутно, как во сне, она понимала, что полулежит-полусидит в углу, прислонившись к стене. Она с трудом повернула шею, и от того, что она увидела, у нее занялось дыхание - прямо над ней повисло большое белое пятно. С минуту она не могла понять, что было вначале: страх породил лицо или лицо породило страх. Мало-помалу пятно превратилось в большое белое лицо, которое заполнило все поле зрения. Она замерла, не двигаясь, едва сознавая, что дышит, и все-таки чувствуя, что жизнь ее зависит только от этого белого лица. Она видела его и раньше, страх перед ним не раз держал ее в тисках, в нем сосредоточился весь тот страх, какой внушали ей все белые лица, виденные ею в жизни. "Сю"... Словно откуда-то издалека, она услышала, как ее назвали по имени. Теперь сознание возвращалось к ней, но и страх становился все сильней. Она смотрела в лицо белого человека, и ей хотелось завопить, чтобы он ушел; и все же она мирилась с его присутствием, чувствуя, что так надо. В глубине ее сознания шла деятельная работа, но тело ее было беспомощно. Словно незримый нож рассек ее надвое: одна половина лежала неподвижно, другая дрожала в страхе перед забытым старым врагом. "Сю, это я, Сю, это я..." И вдруг голос раздался ясно.