Выйдя на берег, я вытер ноги о молодую, ярко-зеленую и шелковистую траву, потом, громко крикнув и пульнув вверх небольшой камень, спугнул ворону, сидевшую на самой вершинке толстой ветлы. Вдруг перед самым моим носом из дупла ветлы с шумом вылетела кряковая утка. От неожиданности я перепугался и чуть не выронил корзинку из рук. Но испуг тут же сменился непередаваемой радостью. Хорошо зная, что дикая утка вылетела из своего гнезда и что в нем обязательно лежат яйца, я со всех ног бросился к ветле и тут же запустил руку в дупло. Я не ошибся… вот оно, счастьице-то, — в моих руках, подвалило нежданно-негаданно! А ведь мы с Яшкой немало охотились за утиными гнездами, но безуспешно. Впрочем, два гнезда находили, но яйца в них были насиженные, и мы их не трогали. А тут — на тебе, свеженькие! Ой, да, кажется, много их! Ну-ка, пересчитаем: раз, два, три… целых восемь штук! Все, как одно, ровные, зеленоватые…
Бережно уложив яйца в корзину, я присвистнул и пустился рысью. А когда добежал до места, мужики собирались уже обедать. Отец спросил:
— Ты что, сынок, как долго? Совсем заморил меня.
— Утиное гнездо нашел! — ответил я громко, чтобы все слышали. — Вот они — свеженькие, восемь штук!
Отец заглянул в корзинку и проговорил:
— Да и вправду утиные яйца!.. Где это ты нашел их?
— Там, у перешейка Мочального озера, в дупле, — махнул я рукой.
Мужики окружили корзинку, глядели на мою находку, будто на диковину, и каждый хвалил меня.
А Роман Сахаров, подмигнув моему отцу, сказал:
— Ну, вот и хорошо. Сейчас мы их в котел, да и сварим, попробуем утиных-то…
— Как бы не так! — сказал я и уцепился за корзинку. — Варить ни одного яичка не дам.
— А куда ты их денешь? — спросил дядя Роман.
— Домой все отнесу.
— И один съешь?
— Не подумаю даже.
— Афанасьичу на крючки променяешь?
— Да нет! — сказал я. — Подбавим столько же куриных и посадим наседку. У нас пеструшка уже квохчет…
— Ну-у! — громко протянул дядя Роман. — Глядите-ка, мужики, на него — дело ведь придумал, а?
Мужики улыбались…
Когда я принес утиные яйца домой и посоветовал матери добавить столько же куриных и посадить на них пеструшку, она и слушать не хотела.
— Еще чего выдумал! — сердито сказала мать. — Где это видано, чтобы курица на утиных яйцах сидела?
Да, дело это, конечно, не совсем обычное. Но я не отчаивался, а настойчиво упрашивал мать, чтобы она согласилась посадить пеструшку. Целых два дня увивался около нее, старался ничем не огорчить, ничем не расстроить.
— Когда утятки вырастут, — загадывал я, — двух уток и одного селезня себе оставим, а остальных продадим…
Наконец мать начала сдаваться. Голос ее стал мягче, глаза повеселели.
— Больно рано загадываешь, сынок, — промолвила она. — Надо по осени считать. Да утиные-то яйца, может, дольше куриных высиживать надо?
— Совсем и не дольше, а тоже три недели.
— Откуда ты знаешь?
— Дядя Максим сказывал.
— Беда с тобой! — вздохнула мать. — Иди, устраивай гнездо пеструшке…
Ну вот, одно дело сделано. Теперь другая забота выплыла: корыто надо мастерить для утят. В этом деле мне помог Яшка. Корыто задумано мелкое, но широкое, похожее на бельевое. Мы долбили его почти столько же, сколько сидела пеструшка на гнезде. Потом вырыли яму и вровень с землей поставили туда корыто. Для пробы налили в него воды — вместилось чуть ли не целое ведро!
Когда вылупились цыплята и утята, мы их сначала немножко подержали в избе, в старых шапках, а как только они окрепли, выпустили вместе с квочкой ко двору. Их было тринадцать: шесть цыплят и семь утят. Три яйца оказались «болтунами».
Ну и потеха началась! Хоть смейся, хоть плачь… Цыплята бегали быстро, а утята еле-еле ковыляли, спотыкались. Одни послушно бежали за пеструшкой, рылись в земле, другие, ничего не признавая, тянулись к воде, пушистыми комочками скатывались в корыто с водой и блаженствовали там, как в маленьком озерце. А пеструшка вся взъерошенная, квохчет, беспокоится, бегает от цыплят к утятам и понять никак не может: что же это такое за оказия?
Так изо дня в день и металась пеструшка то туда, то сюда, до хрипоты квохтала, старалась свести утят вместе с цыплятами, но бесполезно. Утята не понимали куриного языка и продолжали преспокойно плавать в корыте. Зато спали под крыльями пеструшки.
Вся забота об утятах легла на мои плечи. Это цыплятам хорошо — за ними квочка ухаживает: то червячка отыщет, то букашку какую поймает. Да и сами цыплята не ленятся, целый день роются да что-то все клюют. А утята сами ничего не могут добыть. Они только и знают, что цедят воду да тычутся в края корыта своими широкими темно-зелеными носиками. Их надо накормить, сменить им воду, присмотреть за ними…