Старый Воробей не понял, о чем спрашивает человек, и сейчас же начал осматривать палатку. Все складочки осмотрел — нет, нигде нельзя устроить гнездо. А хорошо бы возле человека, все-таки иногда от врагов защитит, а то и крошки хлеба, зернышки на землю бросит…
Видит на сосне, на далеко протянувшейся лапе-суку, огромное гнездо — целый ворох хвороста. Поднялся туда старый Воробей, посмотрел — нет, сверху гнездо ему совсем не подходит — широкое и плоское. Из такого гнезда живо сороки да вороны яйца потаскают, а ястребы да ночные разбойники — совы детишек съедят…
Стал осматривать гнездо снизу, и у него даже дух захватило от радости: между ветками хвороста хорошая «дверочка», ему такую и сделать было бы трудно, а в самой развилке соснового сука можно гнездо заплести.
— Чего же лучше искать? Ни дождь, ни ветер не будут беспокоить…
Сел Воробей на веточку рядом со своим будущим гнездом и давай чирикать. Потом опомнился и полетел за подругой.
В полдень они перебрались на новое местожительство. Воробьиха всё осмотрела и осталась довольна:
— Очень хорошо! Здесь мы вырастим своих деток…
К вечеру они почти закончили постройку гнезда, законопатили все дырочки, чтобы не дул ветер. Не хватало только перышек, их заменила мягкая, шелковистая травка.
Внизу, в палатке, жил человек, и они не чувствовали себя одинокими.
А ночью на озере взломало лед. Шумело озеро, гулял в сосновых ветках ветер, но воробушки в тепле спали спокойно.
Рано утром охотник ушел куда-то, а в полдень он ощипывал птицу, и у палатки появилось много-много перышек. Все пошло как нельзя лучше. В гнезде стало еще уютнее. Воробьиха снесла первое яичко и чирикала рядом с Воробьем, расхваливая лесным птицам свое новое жилище.
Прошло несколько дней, и воробьиной семье пришлось пережить немалую тревогу.
В полдень над их гнездом появилась пара больших короткохвостых птиц. Они плавно кружили над высокой сосной и громко кричали. Воробьиха испуганно юркнула в гнездо, а Воробей прыгал по его краю и успокаивал подругу.
— Не бойся, это беркуты… Мы еще посмотрим, кто кого! Петух вон какой злой был, а я его утихомирил…
Покружились беркуты и спустились на сосну. Беркутиха села на вершину, а Беркут прямо в гнездо.
Воробей отскочил в сторону, нахохлился, вот-вот бросится в драку.
— Ты что тут крутишься, вор Воробей? — сердито спрашивает Беркут. — Я в прошлом году строил себе гнездо… Марш отсюда! — и потянулся к нему крючковатым носом.
Обидно старому Воробью, что его назвали вором. Кажется ему, что никогда он не был замечен в таком позорном деле.
— Я ведь не мешаю тебе… — с достоинством сказал Воробей. — Мое гнездышко снизу…
Охотник увидел новых гостей и крикнул:
— Э-эй! Не обижать! Что ты на маленького Воробушка кидаешься? Хватит вам места!..
Неизвестно, понял Беркут угрозу охотника или сердце его отошло, но он сказал:
— Ладно, живи… Гнездо мое будешь караулить…
И зажил старый Воробей со своей подругой под надежной охраной Беркута. Много было врагов у Воробья в лесу, но они боялись приблизиться к гнезду страшного Беркута. Погонится, иной за Воробьем, увидит Беркута — и в сторону.
Хорошо прожили лето воробушки, детишек вырастили, летать научили их, и как только в деревне хозяин навел новую крышу над сараем, они переселились туда всей семьей.
— Хорошо жить в лесу, а дома лучше… — сказала старая Воробьиха.
Утром хозяйка, как обычно, бросила корм курицам, уткам да индюкам, а Воробей тут как тут. Петух кинулся на него, хотел сразу зашибить забияку, а тот встал в грозную позу, распушился и говорит:
— А ну-ка, попробуй! Забыл, видно, как я тебя трепал?!
Петух поскреб лапами землю и… отступил…
И, как прежде, во дворе, в птичьем царстве, пошла спокойно-говорливая мирная жизнь.
ГОСТИ
Наша палатка, как и в прежние годы, стояла на кромке Чуманского бора. Отсюда все видно — и раскинувшееся на взгорье большое село Вьюны, и широко разлившиеся полой, и высокий берег Оби; в тихую погоду сюда доносятся гудки пароходов и напоминают о родном городе.
Весна в этом году была особенно холодная. Охотники догадываются об этом еще в апреле. Если апрель стоит ясный и теплый, в душе охотника борются два чувства: радость наступления весны и горечь сознания, что это обман, что придет май и ударят морозы, зашумят бураны.
Так оно и случилось.
В половине мая повалил снег, закрыл плотно землю, а ночью ударил мороз. Все застудило, даже птичий гомон умолк, будто вся жизнь остановилась. Пять дней бушевал сердитый холодный ветер. По Зимнику заходили свирепые волны, рыба ушла на дно, а птицы попрятались в чащобу тальника и ракитника.
Но весна была весной. И, несмотря на холода, с юга прибывали все новые и новые отряды птиц. Прилетела кукушка и хотя робко, но прокуковала в бору; на болоте за Зимником появилась выпь и в первую же ночь известила все птичье население о своем прибытии:
— Бу-ух!.. Бу-ух!..
А перед вечером, возвращаясь на стан, я видел стайку ласточек-касаток, кружившихся над камышами.
Товарищ вернулся раньше меня и на костре готовил чай. Не успел я подойти к нему, как он поднял руку:
— Тише!.. — и загадочно добавил: — У нас гости.
Я принял это за шутку. Какие могут быть гости в такие холода?.. Разве охотника занесла нелегкая?
Он осторожно открыл палатку, и оттуда вылетело с десяток ласточек. Они сидели на одной из жердочек наших нар, и мы не смогли бы их не потревожить, устраиваясь на ночлег.
Ласточки кружились вокруг палатки, залетали в нее, проверяли все и вновь вылетали.
Пока было светло, я устроил им маленькое насестье рядом с электрической лампочкой и настежь распахнул палатку:
— Пожалуйте, гости дорогие!
Нам так хотелось тепла, что невольно верилось поэту:
Ласточка с весною
В сени к нам летит…
Ласточки покружились, обследовали мое устройство и, найдя его подходящим, уселись, плотно прижавшись друг к другу. Их было ровно десять.
Позднее я зажег свет. Это нисколько не обеспокоило их. Мы пили чай и с каким-то благоговением поглядывали на желанных посланцев весны.
Наши гости были удивительно спокойны. Я брал одну из них, согревал под полушубком и опять садил на жердочку. При этом они не бились, как другие птицы, не защищались.
Ночью они изредка переговаривались, и я не мог понять причины.
Когда рассветало, я открыл палатку. Потрогал одного самца за нос и говорю:
— Не пора ли вставать, гости дорогие…
Он пропикал что-то невнятное и спрятал крохотный носик в нагрудных перьях. После его писка в палатку влетела одиннадцатая ласточка и, выбрав место, спокойно прижалась к подругам.
Вот, значит, с кем они переговаривались; по своей вине она всю ночь мерзла на палатке.
Утро было таким же холодным, как вчерашний день, и ласточки покинули нас только в девять часов.
…Вечером ласточки к нам не вернулись. Днём потеплело, и они, по-видимому, полетели дальше возвещать приближение тепла, приближение настоящей весны…
А недалеко от палатки черемуховый куст весь оделся белоснежным цветом. Это всегда у нас так: зацветает черемуха — жди снега…