– Плохо тебе у отца?
– Плохо.
Арсений вновь потянулся к бутылке.
– Сеня, не стоит этого делать. Напьёшься, и тебе станет ещё хуже, – Алексей забрал бутылку из его рук. – Сходи лучше в церковь. Поставь свечу, помолись, поговори с Богом. Это принесёт тебе облегчение гораздо больше, чем спиртное.
– Ты думаешь? – младший Рунич с надеждой посмотрел на него.
– Уверен. Помолись. Может, Господь услышит тебя.
– Да, – Арсений поднялся из-за стола. – Попробую найти утешение с Богом.
******
В небольшой церкви Божьей матери «Всех скорбящих радость» при кладбище Воскресенского Новодевичьего монастыря было полутемно, прохладно и тихо.
Горели свечи. Пахло ладаном.
Склонив голову и пытаясь привести мысли в порядок, Арсений Рунич стоял перед аналоем.
Он вспомнил детство.
Всегда сурового и непреклонного отца. Свой отъезд в Европу, учёбу в Сорбонне, первые стихи, умершего друга. Он вспомнил всё, что произошло с ним за недолгие девятнадцать лет его жизни.
Только одного он не мог вспомнить и поведать об этом Богу.
О той, которую не помнил и не знал. Той, чьи портреты и фотографии отец уничтожил сразу же после её смерти.
Отец никогда не рассказывал ему о матери, а расспрашивать Арсений опасался. Эти расспросы могли вызвать у отца приступ неистового гнева. Он не оставил ему даже воспоминаний.
Арсений поднял глаза к иконостасу и, глядя на одухотворённый лик Богородицы, прошептал:
– Мама... Мамочка, если ты меня слышишь, прости меня. Я не хотел этого. Мне всю жизнь так плохо, одиноко без тебя. Ему я не нужен. Мы – чужие, – он опустился на колени. – Мамочка, как мне обрести душевный покой? Подскажи, как жить дальше? Где она – моя жизненная дорога? Я не вижу её. Помоги мне, мама.
Он молился не Богоматери и не Богу. Он молился своей матери.
Неожиданно в тишине гулко прозвучали лёгкие шаги.
Арсений поднял голову и увидел идущую вдоль стены с образами святых монашенку.
Девушка протянула тонкую руку и поменяла свечу в подсвечнике. В полумраке она не замечала его.
Но вот пламя свечей вспыхнуло ярче, и девушка увидела у солеи, перед алтарём и иконостасом, коленопреклонённого мужчину.
Когда он поднял голову и посмотрел в её сторону, быстро отступила в темноту.
«Он!» – мелькнула в голове Ксении мысль, от которой сердце радостно забилось.
– Прошу прощения за то, что помешала вам говорить с Господом, – едва дыша, пролепетала она. – Матушка-игуменья послала меня убрать в храме перед вечерней молитвой. Я не знала, что вы здесь. Простите.
– Вы не помешали мне, сестра, – отозвался молодой человек. – Я ухожу. Пожалуй, мне больше нечего делать в Божьем доме.
Он поднялся с колен и пошёл к выходу.
Глядя вослед прихожанину, Ксения Карницкая с горьким разочарованием подумала: «Не узнал. Он не узнал меня. Говорил, что, когда приедет – отыщет. А сейчас не узнал».
******
Алексей понял, что разговор с Богом не помог найти душевный покой хозяйскому сыну. То, чего он больше всего опасался, произошло.
Этим же вечером Арсений напился.
Встав из-за стола, пошатываясь, он с трудом преодолел лестницу на второй этаж.
Андрей Михайлович проводил сына недобрым взглядом.
По коридору из будуара навстречу ему спешила Адель.
Арсений пытался уступить девушке дорогу, но его сильно повело в сторону, и он едва удержался на ногах.
– Осторожней! – Адель быстро подхватила его под локоть. – Как же ты так, mon ami *, не рассчитал силы.
– А-а… – едва ворочая языком, произнёс юноша. – Это ты.
– Наконец-то ты меня увидел! – ласково упрекнула его девушка. – С самого возвращения совсем меня не замечаешь.
– Как это могло быть – не замечать тебя? – Арсений крепко обнял её и привлёк к себе. – Я, наверное, был слеп.
– О, Боже! Ты выпил и совсем на ногах не стоишь. Я помогу тебе.
Войдя в свою комнату, юноша опустился на кровать и без слов потянул девушку за руку к себе.
– Неужели ты ещё помнишь меня? – запустив прохладную ладошку под рубашку, Адель игриво погладила его грудь. – Mon doux garçon**.
– Как можно забыть тебя… – закрывая глаза от удовольствия, прошептал он. – Je me souviens de tes baisers***. Конечно, я всё помню.
Радостно улыбаясь, девушка расстёгивала пуговицы на его рубашке.
– Я так мечтала эти годы, так мечтала хоть одним глазком взглянуть на тебя! – она поспешно скользнула к нему в объятия. – Как же я истосковалась по тебе, любимый. Ты хочешь меня, мой малыш?
– Oui****, дорогая.
Когда Андрей Михайлович, толкнув дверь, без стука вошел в комнату сына, то от неожиданности замер на пороге.