— Неужели эта бредовая идея помочь сестре совсем овладела твоим здравым смыслом, Лена? Скажи, только правду, - пряча своё лицо, он отвернулся к окну. - Что мой отец значат для тебя?
От неожиданности запинаясь, она, возмущенно, заговорила:
— Ты считаешь, что я и Андрей?.. Почему ты, находишь возможным?.. Что если мы... мы с тобой... Одним словом: кто дал тебе право, задавать мне подобные вопросы и так бесцеремонно мною распоряжаться?
— Кто дал право? — переспросил Арсений. — Но ведь я... – запнувшись, он опустил голову. – Верно, я не имею никаких прав. У тебя была прихоть приласкать меня, теперь ты вправе оттолкнуть. Конечно, для тебя всего дороже покой и благочестие сестры, ради которой ты готова, уничтожить всё. Даже меня.
— Боже мой, Арсений, да ты… — Елена удивленно смотрела на него. - Ты просто ревнуешь! Самым низким, пошлым и постыдным образом — ревнуешь.
Арсений почувствовал себя уязвлённым. Обида всё глубже въедалась в его сердце.
— Да, ревную! — воскликнул он и, щёки его побледнели. – Люблю и ревную. Почему, ты называешь это пошлым и постыдным? Сожалею, Елена Лукинишна, но я - обычный человек, у которого есть сердце, и мне больно, когда меня, не раздумывая, сметают с дороги, во имя какой-то необыкновенной, невероятной любви к сестре! Ты, без сожаления приносишь меня ей в жертву. Почему, Лена?
- Потому что ты, ничего не понимаешь, - она, с упрямством, глядела на Арсения. - И не хочешь понимать.
- Да где уж мне понять! Я теологию не изучал. Только знаю одно: нет большей праведницы, чем раскаявшаяся грешница.
- Что ты сказал? – сверкнул в его сторону гневный взгляд.
Арсений посмел обидеть Дашу, скрыв за словом грешница, более оскорбительное слово - блудница.
Раздражение, под влиянием обиды за сестру, перешло в гнев и затмило сознание Елены.
- Любезный Арсений Андреевич, вот что я вам скажу. – Повысив голос, твёрдо произнесла Елена. - Не требуйте от меня, чтобы я отказалась от сестры, в угоду вам!
Жгучая горечь, с удвоенной силой, тотчас нахлынула в сердце Арсения.
— В угоду мне? — он заговорил быстро и отрывисто. — Вспомни, как ты уверяла, что единственно близкий тебе человек это я. Мне сейчас плохо, но ты, как будто, не видишь этого. Ты говорила, в наших отношениях ничего не измениться. Уже изменилось! Лена, как же так?
Отвернувшись, она упрямо произнесла:
— Знаете, кто вы, Арсений Андреевич? Вы - ужасный… феодал, мечтающий превратить меня в свою неотъемлемую собственность. — Губы её дрогнули. — Какое место ты мне уготовил? Я должна сделаться твоей вещью? Покорной, безгласной, выполняющей все твои прихоти и требования, да?
— Полно, Лена, что ты говоришь? — закрывая ладонями уши, простонал он. — Ты считаешь меня, таким жестоким лишь потому, что я, умоляю тебя, умоляю, не совершай ошибку? Это безумно опасная афера!
— Однако твои условия слишком категоричны.— Брови девушки нахмурились над тёмными глазами. — Не терзай меня! Не надо... не надо пользоваться моим тяжёлым положением. Пользоваться тем, что у меня нет другого выхода!
От её последних слов, Арсений пошатнулся, словно получил удар.
— Нет выхода? — охрипшим голосом переспросил он. — Нет другого выхода?! И это ты говоришь мне… после всего, что произошло? После всего, что у нас было.
Он зажмурился и прерывисто, задышал. Перед глазами поплыли красные круги. Хотел сказать ещё и не смог. Только руки стиснул так, что хрустнули суставы пальцев.
«Всё, — промелькнуло у него в голове. – Всё кончено».
Собравшись с силами, продолжил:
— Пожалуй, вы правы. И в самом деле - довольно. Больше не хочу становиться преградой на вашем пути. Отныне, вы можете быть свободны, Елена Лукинишна. Поступайте так, как считаете нужным. Я отпускаю вас.
Арсению стало жутко, точно он, сейчас, произнёс приговор над собою. Закрыв глаза, сжал её ладонь в руке.
Елене было больно, но она терпела.
Придя в себя, отпустил ладонь, встал и пошёл к дверям. Оглянулся. Его взгляд обжигал её как огонь.
— Простите меня, Елена Лукинишна, за всё, что было. И за всё, что будет.
Прикусив губы, с глазами полными слёз, Елена смотрела на него.
Ушёл, оставив её одну.
Арсений чувствовал полное внутренне опустошение. Больше ему нечего было ждать от жизни.
Осознав, что всё закончено, ему, со страшной силой, захотелось уйти в блаженное небытие алкогольного или опиумного дурмана.
Но так, не жить, а существовать, тоже было тяжело, тошно и больно.
Ощутив нарастающую дрожь в теле, посмотрел на себя в зеркало. Бледное лицо, расширенные зрачки, под глазами — тёмные круги.
«Кажется, я переоцениваю свои силы, — тревожно подумал он. — Опиум — опасный друг».