Карницкая поняла, что если сейчас не оттолкнёт его, то потом будет поздно. Хотя вряд ли пожалеет об этом. Однако при всём соблазне испытать любовь молодого и пылкого мужчины, помнила: Арсений — сын Андрея.
С силой оттолкнула его от себя.
Арсений опять расхохотался. Сквозь давящий смех, произнёс:
— Маргарита Львовна, голубушка, простите.
Едва передвигая ноги, направился к выходу.
— Постой! — Карницкая схватила его за руку. — Иди сюда.
— Простите, — бормотал Арсений. — Я окончательно запутался.
Он покорно сел на край софы, куда его усадила женщина.
— Может, я и правда не имею права, но я прошу: помогите мне. У меня внутри всё горит. Мне хочется кричать от этой невыносимой душевной боли.
— Мы не виноваты, что Андрею Михайловичу симпатична эта женщина, а ей симпатичен он. Ты приятный молодой человек, но твой отец думает...
Арсений, не позволил ей договорить:
— Значит, приятный молодой человек? — голос его начал вибрировать. — А мне плевать, что он думает. Я ему не вещь, чтобы распоряжаться мною по своему усмотрению. Я не позволю ему поиграть, а потом уничтожить её, как других!
— Да что ты, в самом деле! — не удержалась Маргарита. — Сам же говорил, между ними ничего не было, и быть не может. Сейчас тебе нужно подумать о себе. Ты весь дрожишь. Выпей воды, — она протянула юноше стакан. Когда он отпил несколько глотков, спросила: — Теперь, тебе лучше?
Ответ пришёл сдавленным стоном.
— Этот огонь, будет гореть в тебе вечно. Я знаю. – Маргарита Львовна провела ладонью по его ссутуленным плечам. — То же происходит и со мной. Много лет я люблю твоего отца, однако это не мешало мне заниматься любовью со своим мужем. Но, для него и любого другого мужчины, сердце моё закрыто. Оно всегда будет с Андреем.
— Сейчас, мы говорим с вами, как просто мужчина и женщина.
— Ты — мужчина-мечтатель, а я женщина-реалистка, — задумчиво произнесла Карницкая. — И твоё душевное состояние не внушает мне никакого доверия. Конечно, я могла бы помочь тебе расслабиться, но сам понимаешь, это невозможно.
— Глупая выходка. — Арсений отодвинулся от неё. - Простите.
— Перестань винить себя. Ты абсолютно ни чем не навредил мне! — Маргарита махнула рукой. — Наоборот, я благодарна тебе. Твоё предложение хоть и звучало вульгарно, но если разобраться, не так уж и плохо. Значит, я ещё могу вызвать в мужчине желание.
— Не знаю, что на меня нашло, Маргарита Львовна, — извинялся он. — Знаете, ведь я пытался уйти от неё! Был с другой женщиной, получал физическое удовлетворение, а после… такое отвращение к самому себе! И пустота. Внутри меня, болезненная пустота.
Маргарита Львовна, сочувствуя, смотрела на сына Андрея.
— Прикажите подать чего-нибудь покрепче.
Слуга принёс бутылку коньяка и две рюмки. Арсений нервно курил папиросу. Маргарита разлила коньяк, и, протягивая ему рюмку, предложила:
— Давай выпьем, Арсений. Выпьем без причины.
— У меня есть причина. Я едва не совершил ещё один грех.
— Боюсь, если мы будем пить за наши грехи, нам не хватит и дюжины бутылок коньяка! — попыталась пошутить Маргарита, но тотчас осеклась под его взглядом.
Больше Арсений не проронил ни слова. Выпив рюмку, встал, и слегка кивнул ей на прощание.
Только к вечеру он добрался до «Дюссо». По дороге от Васильевского острова, где находился особняк Карницких до Аптекарского острова, он ехал на извозчике. Потом шёл пешком.
Ему хотелось упасть где-нибудь на улице и замёрзнуть, благо мартовские холода в Петербурге этому способствовали. Однако этого не случилось.
Нехотя, Арсений переступил порог дома, который был для него когда-то родным и, который теперь, он возненавидел.
Без сил упал на кровать. Было одно желание — уснуть и не проснуться.
Через пару часов, его начал сотрясать озноб. Укрылся. Вскоре простыня промокла от холодного пота, выступившего по всему телу. Он дышал часто, со лба градом катился пот. Взмокшие светлые волосы облепили красивое лицо, Всё внутри, будто завязалось узлом, а разум юноши погрузился в странный сон наяву.
В этом сне настоящее перемешивалось с прошлым, мгновенно сменяясь, ужасными картинами. Картинами смерти Елены.
Сквозь полуопущенные веки увидел встревоженную Адель. Француженка что-то говорила, но он плохо понимал её. Как издалека уловил свой голос: