- Ну, куда уж мне, до ваших высоких идеалов.
- Ваш скепсис мне не понятен. Истинные страдальцы и борцы, презрев смертельную опасность, скоро поведут за собой рабочих и крестьян.
Андрей с любопытством уставился на собеседника. Он видел перед собою господина почтенной наружности: лобастого, губастого, с широкой шеей, с глазами навыкате. Ничего особенного во внешности этого патриота бунта не было.
- Россия ждет! – продолжал мужчина. – И все русские люди, просто обязаны объединить для этого свои усилия.
На этот раз Рунич недоверчиво хмыкнул:
- А не крутовато ли? Всё это попахивает разбоем и большой дорогой.
Игра прервалась.
- Ради нашего великого дела, всё позволено! – начал горячиться собеседник. - Мы затеем такой бунт, которого мир не знал! И ради этого мы пойдем на любые жертвы! Мы будем крушить всё подряд, и строить новое великое и светлое будущее! Во имя спасения России и его народа!
Андрей Михайлович нахмурился от этой режущей слух, пафосной речи.
- Да, господа, русская интеллигенция, всегда была призвана высшими силами для попрания тирании и произвола!
Елена, не вмешиваясь в разговор, краем глаза взглянула на Рунича.
Андрей Михайлович, презрительно сощурив глаза, смотрел на собеседника. Она поняла, что еще мгновение, и он вступит в спор с этим господином. Меньше всего ей этого хотелось.
Поспешно перебивая, уже было открывшего рот Андрея, Елена вмешалась в разговор:
- Господа, прошу простить, но мой супруг, терпеть не может разговоров о политике. К тому же я пришла, чтобы украсть его у вас. Андрей, ты нужен мне по очень важному делу. - Елена легонько дёрнула Рунича за рукав и выразительно посмотрела на него. - Отдыхайте, господа, наслаждайтесь игрой, а мы покидаем вас. Всего доброго.
Не оглядываясь, направилась к выходу.
- Честь имею, - слегка кивнув игрокам, Андрей поспешил за ней.
******
К концу третьей недели, больному стало легче.
Ксения переступила порог отдельной палаты, куда его перевели из изолятора.
Увидев её, Арсений быстро слез с кровати. Не веря своим глазам, подошёл к ней и, коснулся ладонью щеки девушки. Вымученная улыбка, похожая на радость, скользнула по его бледным губам.
Ксения, с трепетом в сердце, поняла, что Арсений узнал её.
- Сестрёнка, — с облегчением вздохнул он и прижался лбом к плечу девушки.
- Я и раньше приходила. Ты не помнишь?
- Нет.
- Как ты?
- Лучше. Знаешь, наконец, я счастлив. Как никогда в жизни. Я люблю её! Даже рядом с тобой я не был так счастлив. Помнишь? Да, ты всё помнишь. Я уйду отсюда, найду её и уеду с ней далеко-далеко! - держа девушку за плечи, он говорил торопливо, стараясь её убедить. — Туда, где отец нас не найдёт. Его там нет! И людей нет, только мы вдвоём. Ты понимаешь меня?
- Понимаю.
- Вот только, заболел я... — в глазах Арсения метнулся испуг. — Что будет, если я не смогу держать себя в руках и, доктор не поможет мне?
- Доктор всё для этого сделает, — уверенно произнесла Ксения, пряча слёзы за ласковой улыбкой. — И я буду тебе помогать. Можно?
Арсений кивнул. Через минуту, напрягся и, испуганно, спросил:
- Ты не скажешь отцу о моих планах?
- Не волнуйся, — поспешно заверила она. — Он ничего не узнает. - В порыве жалости обняла реками его шею и, сквозь душащие слезы, прошептала: - Клянусь тебе.
Выйдя из палаты, Ксения заметила возле двери пожилую немку-сиделку.
- Пожалуйста, фрау, - обратилась она к женщине. - Не оставляйте его одного.
- Фроляйн.
- Ни на минуту!
- О, да. Я понимать русский, - закивала головой сиделка. - Я постараюсь.
Устало закрыв глаза, Ксения, упав в объятия Глеба Измайлова, простонала:
- Больше не могу. Отвези меня домой, пожалуйста.
Обняв понурившуюся девушку, он повёл её во двор больницы, где их ожидал экипаж.
******
Андрей выражал неподдельную радость по поводу рождения у Анны сына. Однако постоянно настаивал на том, чтобы сопровождать её к дому Ушаковых.
Вот и сегодня, по дороге заехав в Пассаж и купив подарки матери и новорожденному, он подвёз Елену к дому сестры, пообещав заехать за нею через час. Что и проделал с пунктуальностью англичанина.
Возвращаясь от сестры, на набережной Аптекарского остова, Елена, попросила Андрея остановить экипаж и, прогуляться до «Дюссо» пешком.
Пройдя несколько переулков, Рунич искоса взглянул на жену. Он чувствовал, что должен сказать что-нибудь, но в голову ничего не приходило.
Они вошли в тополиную аллею. Солнце, последних мартовских дней, пробивалось между голыми ветками деревьев и, яркими пятнами сверкало в лужах.