Как же не хотелось разжимать объятия и возвращаться в действительность.
— Не плачь, — услышала она шепот. — Не надо.
Усилием воли они оторвались друг от друга и разжали объятия.
— Моя любимая…
— Господи! — Глаз Даши испуганно смотрели на него. — Что это было? Отчего так… было?
— Не страшись своих чувств.
Даша встрепенулась, прогоняя наваждение и, уводя разговор в сторону, быстро спросила:
— Как Арсений?
— Уже дома. Ещё слаб. Надеюсь, он поправится.
— Я буду молиться за него… за тебя. Ты не представляешь, как я хочу видеть тебя счастливым!
— Да, да, конечно. Мы будем счастливы, Дашенька. Как Елена?
— Она в имении. Тоскует. Винит себя во всех бедах и несчастье с Арсением.
— Это не так. Увидишь её, скажи, сын и я, помним её. Всё прощено. Она должна быть спокойна.
— Я буду в Петербурге ещё три дня. Передай Арсению, если он сможет, если захочет, пусть навестит меня.
— Скажу.
Андрей протянул ей конверт.
— Вот. Отдай это своему зятю и Анне.
— Что это?
— Векселя, закладные и расписка господина Ушакова. По праву, это принадлежит им, а не мне.
— Андрей, но покойный Ушаков должен был тебе не малые деньги.
— Денежный долг старика Ушакова, Василий Антонович выплатил мне процентами за эти два года. Я не в претензии. Больше мы друг другу ничего не должны.
— Как благодарить тебя, не знаю.
Рунич задумчиво, с печалью во взоре, смотрел на неё. Дарья поняла его взгляд. Подобие улыбки, улыбки сквозь слёзы, мелькнуло по её губам.
— Неужели никогда, Андрей? — осторожно, не веря своим догадкам, спросила она.
— Не знаю, — не сводя глаз с её лица, отозвался он. — Наверное, так будет лучше для нас. Для всех нас.
— Для всех, — печально повторила Даша, и глаз её медленно потекли слёзы.
Словно сквозь туман, она увидела, как за Андреем Руничем закрылась дверь.
Оставшись одна, наедине с невеселыми мыслями, Даша чувствовала, что тревога с души не ушла.
Наконец она может не бояться выходить на люди, не опасаться тюрьмы и бесчестья. Казалось бы - счастливое избавление, о котором она так мечтала - свершилось. Только радости нет в сердце и покоя это известие в душу не добавило.
Потому что… Андрей ушёл.
Даша упала ничком на софу и долго плакала, уткнув лицо в подушку, чтобы никто не услышал её рыданий.
Она плакала об Андрее, о себе, о Елене и Арсении и, о потерянном счастье.
******
Рунич вернулся в «Дюссо» и, открыв двери в кабинет, увидел сына.
Арсений стоял возле окна, и смотрел на улицу.
Ожидая возвращения отца, весь вечер он просидел на полу, в своей комнате, среди разбросанных листов бумаги и тетрадей со стихами. Читал и опять перечитывал стихи для неё.
Зачем? Ведь все их он знал наизусть.
Прошлое. Всё это теперь – прошлое. И его надо уничтожить, чтобы оно не тянуло назад. Не мешало жить заново.
«Даже если я всё сожгу, сумею ли вырвать Лену из сердца? Или его тоже надо сжечь в пепел. Пепел… от него и так остался только пепел. Оно не живёт».
На скрип открывающейся двери, сын оглянулся и, от Андрея не укрылась бледность его лица.
— Не спишь? — спросил он. — Сынок, доктор сказал, ты должен больше отдыхать. Тебе рано так много ходить.
— Сейчас лягу. — Арсений прерывисто вздохнул: — Ты видел неё?
— Нет. Елена не вернулась в Петербург. Она живёт в родительском имении. Она здорова. Ступай к себе, отдыхай. Завтра я расскажу тебе о своём визите к господам Ушаковым.
— Я не смогу уснуть.
Рунич обнял сына за плечи.
— Не волнуйся. У неё всё хорошо. Видел сына Анны. Славный мальчишка. Их семья в порядке.
— Семья. Да, всё верно. Это их семья.
Понурившись, Арсений направился к дверям.
— Сынок.
Юноша оглянулся. Увидев его потухшие глаза, Андрей Михайлович нехотя произнёс:
— Даша хочет видеть тебя. Просила, как только тебе станет лучше, навестить её.
******
Маргарита Львовна с восхищением смотрела на преобразившуюся дочь.
Тоненькая фигурка Ксении отражалась в огромном зеркале в примерочной комнате Пассажа, самого модного магазина столицы.
— Великолепно! — не удержавшись, воскликнула Карницкая. — Тебе так идёт.
— Японский шёлк. — Девушка погладила ткань платья. — Мама, это очень дорого.
— Не думай о таких мелочах. Мадемуазель, — позвала она продавщицу. — Принесите, пожалуйста, шубку, из чернобурки, которую я вчера видела.
— Нет! — запротестовала дочь.
— Ты должна подчеркнуть свою красоту. — Не приняла её протеста мать. — К тому же в Париже, как и у нас, зимой — холодно. шуба тебе пригодиться.