– Уходи.
– Арсен, в чём дело? – удивлению девушки не было конца. – Ты же сам сказал.
– Не сейчас! Уходи. Я хочу спать.
– Ты больше не хочешь меня?
Он обернулся и, не скрывая раздражения, бросил ей в лицо:
– Довольно, Адель! Я не потерплю ревности.
– Tu es un cochon*! – вспыхнула девушка. – Le gredin**!
Закусив губы и едва сдерживая рыдания, она сползла с кровати и, выбежав из комнаты, хлопнула дверями.
Войдя в зал «Дюссо», медленно добрела до буфетной, облокотилась о стойку, закрыла ладонями лицо и горько разрыдалась.
Она не находила места от отчаянья.
Этого момента Адель со страхом ждала. И всё же, оказалось, не была готова к нему. Француженка не могла смириться с мыслью, что между ней и Арсением всё подходит к концу.
Вначале она не могла понять, что происходит? Ведь после его возвращения между ними возобновились прежние отношения.
Но в последнее время Арсений переменился.
Под любым предлогом он стал избегать её общества и вспоминал о ней, только когда был расстроен или пьян. Адель была для него спасением от жизненных неурядиц. Она умело утешала и успокаивала своего любовника. Тогда они проводили ночи вместе.
Теперь, изнывая от отчаянья, француженка плакала, понимая, что Арсений вернулся, чтобы уйти.
******
Склонив голову перед игуменьей Валентиной, Дарья глотала горькие слёзы и без конца повторяла:
– Матушка, поверьте, я ни в чём не виновата. Я ничего не брала. Тем более, не крала.
– В глубине души я вам верю, сестра, но… все доказательства против вас. Кроме вас в храме никто не убирал. Ещё утром всё было на месте. После службы храм закрыли. Вы одна имели ключ от дверей. К утренней службе ни иконы, ни сосудов уже не было. Кто кроме вас мог туда зайти? Кто похитил церковную утварь и бесценную икону?
– Я не знаю, матушка.
– Вот и мы не знаем. Сестра Дарья, должна вам сказать. Архиерей, управляющий нашей епархией и нашим монастырём, принял решение. Не утешительное. Дочь моя… – игуменья отвернулась от умоляющих глаз Дарьи и, прежде чем сказать ей правду, перекрестилась на иконы. – За ваш греховный поступок, за попрание данного обета… вы лишаетесь монашеского сана и выдворяетесь из монастыря.
Дарья вскрикнула и схватилась за сердце.
– Нет!
– Дело по краже церковной утвари передаётся в суд.
– Матушка! – она упала на колени и обняла ноги настоятельницы. – Я не делала этого! Клянусь вам!
– Встаньте, дочь моя.
Дарья едва поднялась на ноги. Случившееся отняло у неё все силы.
– Храни вас Бог.
Игуменья перекрестила её.
– Что мне сделать для вас?
– Пока за мной не приехали, пожалуйста, позвольте написать… известить сестру.
– Я исполню вашу просьбу и буду молиться за вас.
Вернувшись в свою келью, Дарья, напряжённо вглядываясь в лик Богородицы, мысленно обратилась к ней:
«Матерь Божья, ты всё видишь. Душа каждого из нас, грешных, видна тебе до дна. Ты знаешь, я грешница, но я не воровка. И если это моё испытание, я пройду его со смирением». – Она опустилась на колени. – «Молю тебя, милостивая матерь, укрепи мой дух и помоги избегнуть напраслины».
******
Ещё не рассвело, когда в комнату Елены постучали.
Она подняла голову с подушки и прислушалась. Стук повторился.
– Барышня, – послышался за дверью голос горничной Наташи. – Проснитесь.
– Что случилось?
– Вам письмо.
Елена села и потянулась к прикроватной тумбочке за спичками и керосиновой лампой. Зажгла свет и откинула крючок на двери.
Наташа вошла в комнату.
– Почтальон Митрич вчера поздно вечером приехал. Привёз письмо.
Елена схватила её за руку.
– Письмо? Где? – заволновалась она. – От кого?
– Да я, барышня, читать не умею, – оправдывалась горничная. – Вы с Анной Лукинишной спать уже легли. Митрич мне говорит: «Чай, не телеграмма. Значит, не срочно. Утром отдашь». А я так и спать не смогла, всё думала, а вдруг важное. Ведь с самого Петербургу!
– Ладно, – Елена провела рукой по волосам. – Давай его сюда.
– В летней кухне оно.
Елена натянула платье, обулась и, накинув на плечи шаль, пошла вслед за горничной.
Коротка летняя ночь. В саду уже начинало светлеть.
В летней кухне царил полумрак. У стены, над столом, перед иконой богородицы теплилась лампадка. На выбеленной плите чисто вымытые кастрюли и вычищенные сковородки. В углу топчан с подушкой и одеялом. Здесь в жаркие дни спала Наташа.
Горничная вынула из-за иконы белый конверт и протянула Елене.
– Ты ложись, Наташа, – уходя, сказала она. – Поспи. Рано ещё.
Осторожно ступая, чтобы не скрипнули половицы, она вошла в комнату сестры. Разметавшись во сне, Анна крепко спала. Одеяло сползло на пол. Подняв одеяло, Елена повесила его на спинку кровати и, не решаясь разбудить сестру, вернулась к себе.