Он сидел на скамье возле могилы матери и влажными глазами смотрел на золотые буквы, выбитые на надгробье светлого мрамора, указывающие дату рождения и смерти погребённой здесь молодой женщины.
Взгляд его скользнул по засохшему кусту роз.
– Опять увял. – Арсений погладил ладонью холодный мрамор. – Ты не хочешь, чтобы на твоей могиле росли цветы, посаженные мною? Знаю, я преступник. Это из-за меня ты заболела и ушла в тот мир, а отец стал несчастным. Он не простил и никогда мне не простит. Мама, а ты? Родная моя, сжалься, прими мой дар, мою любовь и преданность. Когда эти розы не умрут, я пойму, что ты простила.
Пытаясь собраться с мыслями и справиться с захлестнувшими его чувствами боли и горечи, юноша ещё немного посидел на скамье.
Наконец, поднялся и, не видя ничего вокруг, словно в тумане, быстро зашагал прочь.
Сильная душевная боль разрывала грудь, и он ничего не мог с этим поделать. Все меркло перед его взором. Арсений видел, как наяву, умирающую мать и осознавал меру своей вины.
Он смутно помнил, как вышел из кладбищенских ворот, как зашёл в какой-то трактир и как переступил порог своего дома.
****
Имение Луговое было построено на месте сгоревшего во время крестьянского бунта, ещё до отмены императором Александром Николаевичем крепостного права.
Дом несколько раз перестраивали и расширяли новые поколения владельцев.
Он был одноэтажный, если не считать трёх мансардных комнат-светёлок хозяйских дочерей. Летняя застеклённая витражным разноцветным стеклом веранда. Шесть каменных ступеней вели к высокому крыльцу, обрамлённому резными деревянными перилами.
Плодовые кустарники и деревья сада, цветники и несколько скамеек, в глубине сада – беседка. Ещё дальше, в гущу парка уводила тропинка к рукотворному озеру.
Хозяйственные постройки, амбары, дом для прислуги, летняя кухня располагались за небольшим парком, несколько удалённо от жилого дома. К ним вплотную подходил господский лес с вековыми елями и корабельными соснами, с берёзовой рощей и молодой дубравой.
Комнаты в доме были обставлены добротной мебелью, имелись охотничьи трофеи и старинные книги в библиотеке. На дверных проёмах и окнах тяжёлые бархатные занавески, в кабинете покойного Луки Уварова на всю стену гобелен со сценами охоты на оленей. В гостиной в вазах свежие цветы.
Анна и Елена любили гулять недалеко от дома в тенистом перелеске. В детстве и юности они втроём всегда приходила сюда.
Сёстры шли по аллее из лип и мирно беседовали.
– Жарко, – вздохнула Анна, отмахиваясь от комаров веткой. – Наверное, будет гроза.
– Парит, – отозвалась Елена. – Может, сядем?
Девушки расположились на мягкой траве под тенистой липой.
– Пойдёт дождь, – продолжала Елена, – и не будет так душно.
– Я совсем не рада, – вздохнула Анна.
– Отчего?
– Ну, нет, рада, конечно, но… нам предстоит дорога в Петербург, а потом в дом к этому господину. Как-то мне неприятно делается.
– Не волнуйся, Аня.
– Как же не волноваться, – Анна недовольно поджала губы. – Наталья Егоровна говорила, что он демоническая личность. И внешность соответствует: брюнет со жгучими глазами. Ему чуть больше сорока пяти. Богат. Владеет большим рестораном и игорным домом. Не нравятся мне такие места. Сомнительные они, как и их хозяева.
– Это только сплетни, Анечка, – поморщилась Елена. – Иногда о человеке много лишнего говорят. Не верь всякому вздору.
– Я и не верю, – Анна задумчиво смотрела на сестру. – Просто сердце волнуется. Лена, всё не решаюсь задать тебе вопрос, – осторожно начала она. – После смерти Владимира ты долго горевала?
Елена вздрогнула.
– Кажется, что потеряно всё, – горечь правды звучала в её словах. – Ощущение потери трудно оценить. Но я также знаю, что горе опустошает, уничтожает. Нельзя позволять себе стать слабой. Ведь впереди вся жизнь и надежда на счастье всё равно живёт в душе. Даже при великой потере.
– Твоё состояние души мне понятно. Я прошла через боль утраты, когда похоронила жениха. Но… чувство к Василию. Постепенно оно стало заполнять пустоту в душе. Ведь может же родиться новая любовь?
– Новая любовь… – Елена задумалась. – Верно. Душа не сможет жить, если не будет любить.
– Даша любит Бога, я – Василия. А ты, Леночка, кого любишь ты?
– Любовь, она как лекарство. Её прикосновение залечит все раны и боль пройдёт. Однако в моём случае это не так. Я никого не люблю, кроме вас. Мне кажется, Аня, я не смогу любить ещё раз.
Анна молчала. Ей стало неловко, что она растревожила старую рану сестры.