— Ай! Вот доля наша казачья: либо наградят, либо голову снимут!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Мой хан, я прошу прислушаться к словам Белого Князя! — Ламжав без единой эмоции на лице поклонился Баржигону.
— Иди за мной, нукер. Я хочу подышать степью! — рычащий голос Сайн-Нойон хана, по праву считающегося самым влиятельным монгольским владыкой, претендующим на главенство среди всех вождей русской части Халхи, заставил всех присутствующих на совете опустить глаза и молча ожидать, пока Боржигин со своим побратимом выйдет из шатра.
Но после этого снова начался жаркий спор, слишком уж неожиданные вести принёс прибывший с проверкой наместник Амурского наместничества, единоутробный брат самого «Белого Царя».
— Что скажешь, анда[3]? — отъехав в степь, Баржигон изменил тон, но остался крайне задумчивым, — Брат русского императора сказал очень много, но наверняка не всё. Ты больше верен своему господину, или можешь пойти против его воли?
— Павел Петрович не отдавал приказа. Он лишь предложил нам…
— Слова твои напоминают мне мёд! — резко обернулся к побратиму хан, — Но мёд может быть отравлен! Ты верен мне?
— У тебя, брат, появились сомнения? — твёрдо посмотрел на Баржигона его телохранитель, — Если ты мне больше не веришь, если моя кровь больше не нужна тебе — убей меня!
— Верю! — монгол мотнул головой в раздражении, — Верю! Кому мне ещё верить, если не тебе — тому, кто спасал мне жизнь много раз и умирал за меня! Ты — мой анда! Но, почему ты уговариваешь меня…
— Не уговариваю! Лишь прошу прислушаться к тому, что сказал тебе Акулинин. — Ламжав не отводил взор, только желваки на скулах выдавали его напряжение, — Великий Белый царь не приказывает тебе покинуть Халху, он предлагает тебе возглавить новое государство.
— Но оставить Халху! Землю, которая залита кровью тысяч моих предков! — в ярости взмахнул рукой хан.
— Халха будет меняться. Сколько полегло детей степи? Сколько останется в живых, когда война прекратится? Ты тоже видел, брат, что там, где раньше паслись стада и располагались становища, теперь ветер гоняет перекати-поле… — задумчиво и тихо говорил телохранитель.
— Мы заселим эти земли! Они достанутся нам! — тон хана был ещё полон бешенства, но в нём уже прорывались нотки раздумий.
— Не знаю, брат… Маньчжуры, кокандцы, да и русские тоже, строят крепости и размещают гарнизоны. В степь идут солдаты, за ними тянутся крестьяне… — продолжал побратим вождя.
— Будем воевать! — выкрик уже походил на вопрос.
— Конечно, будем… — покачал головой русский офицер, — Я был на землях, где кочевали мои предки… Калмыцкую степь уже никто так не называет, брат мой. Теперь там поля, на которых растут пшеница и хло́пок, подсолнечник и арбузы… Тысячи крестьян живут на этих землях.
— Ты думаешь, что наши степи ждёт такая же судьба? Никогда доли́ны Онона[4] и Керулена[5]… — неверяще помотал головой Сайн-Нойон-хан.
— Я не могу предвидеть будущее, брат! Возможно, никогда эти земли не узна́ют плуга земледельца. Но, почти наверняка, уже совсем скоро здесь вместо ясы Чингиз-хана установятся законы империй, которые поделят между собой наши просторы. Сколько времени у нас ещё есть, я не знаю. Но воевать против своего государя я не хочу, но и волю терять не хочу… А, приняв предложение Павла Петровича, мы получим новые земли за морем, и всю поддержку России, с помощью которой ты сможешь построить даже свою империю. — мечтательно закончил Ламжав.
— Ты знаешь, где это? — тихо спросил хан.
— Знаю. Это огромные просторы степей между землями России, Испании и Соединённых штатов.
— Они больше Халхи? — с тоской произнёс Сайн-Нойон-хан.
— Да. Многократно. — твёрдо ответил его нукер.
— Нам придётся воевать? — уже совсем ровно проговорил вождь.
— Обязательно, брат мой. Если бы это было не так, предложил бы государь именно тебе, одному из своих вернейших людей возглавить этот поход? — на устах Ламжава заиграла лёгкая усмешка.
— Думаешь, такое предложение — награда? — тоже усмехнулся степной владыка.
— Да. Ты — главный монгольский хан, тебя приглашают на брачный пир императора. Мой государь не хочет, чтобы ты изведал, каково оказаться в подчинении чиновников.
— Хитро! — расхохотался Баржигон. Однако, тотчас же его сменился на возмущённый, — Но ведь мои земли достанутся другим!