Солдаты делали то, что им и полагалось: грабили, насиловали, убивали, вообще всячески унижали местное население. В глазах голландских крестьян и горожан мелькали, как в калейдоскопе, то французы, то немцы, то англичане. Выживать в такой ситуации было очень сложно.
Понимая проблемы Нидерландов, причём как Республики Соединённых Провинций, так и Имперских земель, мы вкладывали весьма существенные средства в агитацию за переезд в Россию. Так что, в каждой крестьянской семье знали: если сильно прижмёт, то можно всегда отправиться в один из многочисленных портовых городов и сесть на судно, отправляющееся в Россию. Такие корабли стояли там в изобилии, а каждый второй протестантский пастор или католический кюре, городской синдик или небогатый дворянин увлечённо рассказывал простакам, что в нашей земле обетованной, каждый крестьянин получит кров, большой участок пашни, лошадь и корову, а ремесленник — дом, лавку и ссуду от властей. Ну а главное, вне зависимости от знатности и богатства, обретёт защиту от притеснений.
В таких условиях сдержать могучие волны миграции было практически невозможно, да по большому счёту и некому: за каждого переселенца платилось звонкой монетой. Все были только рады тому, что очередная семья покидала веками обжитые края и уезжала в далёкую Россию. Начальник стола Нижних земель, Пётр Скоробогатов, уже лелеял мечту узреть на своих парадных эполетах четвёртую звезду, что было вполне им заслужено.
Правда, следовало заметить, что это был отнюдь не единственный стол Земского приказа, занимающийся переселением из Старого Света. В общем, в Европе уже начала ходить поговорка, что между Сеной и Эльбой стало сложно встретить живого человека. Всё это оплачивалось полновесным русским золотом.
Я был этому весьма рад, так мы решали не только свою проблему недостаточной заселённости огромных земель и прививали на русское древо многие полезные привычки приезжих, но и серьёзно ослабляли потенциальных противников. Поток был так велик, что пришлось даже уменьшить показатели допустимой плотности расселения семей одного языка или веры, а это приводило к возникновению национальных деревень и улиц в городах, ну слишком уж уникальной была ситуация. В общем, я не видел в этом уж очень больших проблем — при быстром экономическом росте такие группы всё равно достаточно легко ассимилировались и становились обычными русскими подданными.
Надо сказать, что работорговля, причём уже не только в части чернокожих обитателей прародины человечества, но и в отношении совершенно белых своих единоплеменников, стала одним из главных источников дохода европейских дворян, священников, даже купцов. Европа превратилась, по сути, в такой лёгкий вариант Африки, из которой на моей памяти вывозили и вывозили чернокожих рабов. Здесь же ситуация была очень похожей. Людей продавали, пусть в основном формально просто уговаривая бежать от войн, голода, безумных налогов, грабежей, разорения, но всё же фактически продавали. Многие в Англии, Франции, в немецких землях сделали себе настоящие состояния, обеспечивая переезд своих бывших соотечественников к нам.
Правда, в той же Великобритании работорговля приобретала какие-то чудовищные черты, особенно по отношению к несчастным ирландцам, которых и так загнали в совершенное ничтожество. То, что творили на землях «зелёного острова» не только английские солдаты, но и местные аристократы, сохранившие свою власть за лояльность к центральному правительству, просто превосходило любые фантазии.
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— Любезные господа, спасите, Бога ради, наших детей! — странная старуха в жутких лохмотьях подошла к борту «Магнолии» и протянула к стоявшему на шканцах человеку искривлённые чёрные пальцы.
Молодой купец, сын хозяина корабля, Степан Неверов непонимающе повёл головой из стороны в сторону, осматривая окрестный берег:
— Каких детей, бабушка?
— Наших, наших, ирландских, — страшно провыла нежданная гостья, начав икающе всхлипывать, тыкая рукой куда-то вдаль, за холмы, — Вон они, там!
Степан взял у стоя́щего рядом с ним капитана Дайера дорого́й, лучшей нижегородской работы бинокуляр и посмотрел в ту сторону. На вершине едва видневшегося на горизонте холма ему почудилась какая-то изгородь, вроде овечьей, и некоторое смутное движение.
— Николай Оттович! — обратился Неверов к капитану судна и руководителю торговой экспедиции, немолодому уже гамбуржцу.