— Ох, отче, что же ты так плохо о людях судишь-то? Где же твоя любовь к ближним своим? — со скрытой улыбкой вопрошал прибывший из Столицы генерал.
— Иван Борисыч, ты почто смеёшься над стариком? — прищурился церковный следователь.
— Так не над тобой, отец Пантелеимон, смеюсь — над собой! — уже явно усмехнулся Зыков, вставая с кресла, — Где моя вера в людей? Почему, мне кажется, что таких нечестивцев будет больше одного, а?
— С устатку, Ваня, с устатку! — засмеялся монах, — Что тебя угораздило от Варны конным ехать?
— Так штормило. Думал, так быстрее! — развёл руками генерал.
— Ага, быстрее! Вон Гомон твой уже третий день по провинции носится, а ты только приехал, да и устал сильно. — ворчал Пантелеимон.
— Ладно, отче, дела надо делать. Уверен я, что пора нам самим этим островитянам людей подсовывать, которые им поддакивать начнут, да на себя всю их напористость забирать.
— Так и сам догадываюсь об этом, и в Тайной экспедиции, чай, недаром свой хлеб едят. За таким ты, Ваня, приехать никак не мог, да ещё с подорожными от самого́ государя. — расплылся в хитрой улыбке монах.
— Ох, отец Пантелеимон, всё ты видишь и знаешь! — со смехом развёл руками Зыков, — Хочу из англичан деньги вытянуть. Причём такие, чтобы ни на что другое у них и не осталось. Опасные игры они затевают — надо их так по носу щёлкнуть, чтобы хоть на несколько лет отвадить.
— Как же ты, батюшка Иван Борисович, так их очаруешь да уболтаешь, чтобы они тебе все свои деньги отдали? — прищурился Пантелеимон.
— Вот поэтому-то я к тебе, отче и пришёл. Помнишь ещё грека Галактиона, что у Неофита в подручных ходил?
— Забудешь такого! — фыркнул монах, — Неужели ты его решил к делу приспособить?
— Лучше не найти: он авторитет среди греков имеет, причём обижен на нас шибко.
— Да ведь продаст, как пить дать!
— Я с ним, отче, говорил немало. Думаю, что жажда наживы в нём со страхом борется, да их обоих всё же вера подгоняет. Коли такому человеку дать нить, по которой он сможет идти, тогда он уже не споткнётся.
— Вот, снова вижу былого Зыкова, который в людях хорошее зрит, да наружу это хорошее вытягивает, человека от диавольских соблазнов отрывая! — заулыбался Пантелеимон.
— Вечно ты отче мне льстишь! — махнул рукой на приятеля Зыков,— Сам-то чем хуже, а? Ладно, отче, нужен мне ещё человечек из твоих подопечных, который бы без тени на лице обманывать мог, с нами никак бы на людях связан не был, но притом верным был. Не след Галактиона одного оставлять, связь ему нужна да помощь, а с нами ему общаться никак нельзя — заметят.
— Ох, не просто такого человека найти, Иван Борисыч… — покачал головой монах.
— Знаю, отче, только у тебя такие люди есть. Только ты, седая борода, в эдаком деле помочь можешь. — по-дружески подшучивал генерал.
— Однако, как же ты заставишь англичан, хитрованов известных, без счёта такому человеку, как Галактион, золото давать? Ведь у него годы уйдут, чтобы в доверие войти, а?
— Прости, отец Пантелеимон, сия тайна государева — не могу сказать. Но поверь, есть средство!
⁂⁂⁂⁂⁂⁂
— В общем, мыслю я Василий Петрович, что нужно нам этого Олдриджа в Россию скорее перетягивать. Уж больно его идеи Столицу интересуют. — немолодой дородный дворянин тихо сказал это своему компаньону по прогулке по пустынным в такое время паркам Бата[18].
— А как ты его перетянешь, вот скажи мне, Еремей Иваныч? — покачал головой как бы случайный его собеседник, средний руки торговец, встреченный в таверне, где оба предавались чревоугодию, — У его фабрики, почитай, почти сотня королевских стрелков в охране стоит, да и в Лондоне сейчас солдат больше, чем блох на бродячей собаке! Да и в любом большом городе, особливо в портах, сейчас войск столько, что мои луддиты совсем приуныли.
— Что и твой лорд Чарльз их не заставит рискнуть?
— Так он тоже пусть и фанатик, но не дурак, Ерёма! Понятно же, что солдаты просто от скуки по сторонам зыркают — как здесь чего разгромить-то? Сразу всех повяжут, а там и на него самого выйдут. У нас и так сложности от властей проистекают — видишь же, почти совсем перестали жечь, грабить да громить, а без шума и денег людишки разбегаются, скучно им, понимаешь. — развёл руками высокопоставленный луддит.
— Мыслится мне, Василий Петрович, неправильно ты смотришь на всю эту ситуацию. — хитро прищурился Сидоров, — Ты-то по старой памяти мечтаешь, чтобы всё сжечь, разграбить, да по миру пустить, а что, если по-другому сделать, просто напугать? Немного его тряхнуть, пусть задумается. Да и твоим бунтарям дело — весело же пакостничать, да и деньгами тогда поможем.