Под третий вал аплодисментов я сошел с трибуны, на которую поднялась Лиза Большакова и произнесла зажигательную речь, полную лозунгов и уверенности в победе. Затем выступило ещё три оратора, после чего митинг закончился, а ко мне пошли фотокорреспонденты и кинооператор, которые попросили меня сфотографироваться и дать возможность снять, как бойцы занимают место в машинах. Я согласился выполнить их просьбы, но сначала надо было заняться подразделением. Подойдя к строю, я взял в руки список личного состава роты и стал по порядку вызывать бойцов и проверять у них документы. При этом выяснилось, что у бойцов нет солдатских книжек, что, в общем, было довольно распространенной практикой, но зато у всех были удостоверения шофёра, а у девяти бойцов имелись комсомольские билеты.
Закончив с документами, я приступил к осмотру машин. Внешне вроде всё нормально. ГАЗ — ММ выпускается ещё в довоенной комплектации — кабина и двери железные, крылья штампованные, задние колёса сдвоенные. Проверил топливо — бензобаки полные и у каждой машины в запасе по две канистры — хватит до Москвы, а там заправимся, талоны есть. Удостоверившись, что всё готово, я немного попозировал перед фотографами, затем забрал у Федоткина мешок с пайком, скомандовал: «По машинам!» и сел за руль в свою полуторку. Правда, пришлось подождать, пока бойцы попрощаются со своими родными. Я-то не стал сюда Болеславу тащить, мне её рыданий и дома хватило, а у многих бойцов родственники пришли и теперь спешно прощались, не сдерживая слёз. Требовательно нажав на клаксон, я направил автомобиль в сторону Московского шоссе и грузовики колонной неспешно потянулись за мной.
Через полчаса, выехав за пределы города я остановился, пересчитал машины и людей, поставил Федоткина замыкающим, а сам поехал в голове колонны. Шоссе Горький-Москва представляло из себя двухполосную отсыпанную гравием дорогу, по которой довольно сложно было ехать со скоростью сорок километров в час, но чтобы уложиться в график и вечером доехать до столицы, медленнее ехать было нельзя. Тут надо ещё сказать и про полуторку — автомобиль, как будто специально созданный для того, чтобы каждый, кто сел за руль этого произведения советского автопрома (по американским лекалам) уже через час езды проклял тот день и час, когда решил стать шофёром. Места в кабине мало, приходится сидеть в неудобной позе. Чтобы повернуть рулевое колесо, приходится прилагать неимоверные усилия. В кабине тряска, как из-за неровной дороги, так и из-за вибрации мотора. Ну и самое плохое — жара, а кондиционера нет. Единственно, что у меня, благодаря месту в голове колонны, есть большой бонус — мне не приходится глотать пыль, поднятую идущей впереди машиной.
К десяти вечера, когда мы проехали Балашиху, я уже чувствовал себя трясущимся полузомби, но ещё нашел в себе силы, чтобы подыскать место для стоянки на берегу небольшой речушки, составить график парных караулов и поужинать сухпайком, После чего завалился спать в кузове прямо на досках — только плащ-палатку постелил, шинель-то не выдали, так как время летнее.
Проснулся я в семь утра и сразу объявил роте подъём, а в восемь часов мы уже подъехали к зданию автобронетанкового управления, и я вошел через центральный вход, где объяснил свою проблему дежурному майору. Тот проверил у меня документы, нелицеприятно высказался о работниках Горьковского военкомата, не обеспечивших автоколонну картой, оформил пропуск и сказал, чтобы я обратился в двадцать девятый кабинет. Там мне предоставили подробные карты автомобильных дорог всех областей, через которые должна проезжать автоколонна и в течении часа я подробно зарисовал всё что необходимо, после чего сдал карты и направился к выходу из здания. Но там меня остановил всё тот же дежурный майор и сообщил, что я должен срочно явиться к начальнику автотракторного управления и приставил ко мне старшего лейтенанта, который сопроводил меня до нужного кабинета.
Когда я вошел в прокуренное помещение, то увидел сидящего за столом моложавого генерал-майора, который устало поднял на меня тяжелый взгляд от бумаг и спросил:
— Ковалев?