Что касается Алтаграсия, то ее хватило лишь на пассивную поддержку подруг. Думая о Рамоне, она словно оцепенела от страха, однако этот страх за мужа не перешел в ненависть к его преследователям. Без Рамона она не знала, что делать.
Аделита Виджил и Дженни Хамарильо были просто глупы; что касается бедняги Долорес, то она совсем отчаялась. Теперь она могла потерять не только зрение, но и свои привязанности, убеждения и, может быть, рассудок.
Самые большие опасения внушала юная Нативидад Лара. Остальные были вполне зрелыми, закаленными жизнью женщинами, а что станет с этой красивой девочкой? Ее надзиратели особенно донимали своими непристойными шуточками. Вот и сейчас, когда она, прислонясь к стене, села, как мадонна, с ребенком Долорес на руках, они пристают к ней.
— Эй, сестрица, возьми нас вместо этого дитяти!
Девочка плотно сжала губы, чтобы унять их дрожь.
— Не бойся, детка, мы не укусим… Если только чуть-чуть.
Нативидад отвернулась. В ее глазах стояли слезы. Елена взяла у нее ребенка и отчитала за малодушие. Шутки помощников шерифа сразу же стали еще более сальными.
— Эй, детка, берегись, крыса бежит! Прямо к тебе направилась!
С трудом сдержав крик, Нативидад вскочила и подняла юбку. Мужчины загоготали.
— Выше! Выше! Она к тебе лезет!
В коридоре раздались свистки и кошачье мяуканье. Девочка упала на пол и зарыдала.
— Вот это да! Какие бедра!
Вдруг открылась дверь из конторы шерифа, и появился Бэтт Боллинг. Шум сразу прекратился. Не говоря ни слова, Бэтт искоса взглянул на женскую камеру, проходя мимо параши, сморщил свой большой нос, и не останавливаясь, зашагал к мужской камере. Следом за ним шел тюремный надзиратель. Через минуту щелкнул замок, лязгнула дверь, и снова в коридоре появился Бэтт, подталкивая в спину Транкилино де Ваку.
Транкилино тоже мельком посмотрел на женщин, чуть заметно кивнул, слегка улыбнулся, но ничего не сказал. Его выводили уже в третий раз. Транкилипо шел с видом человека, который сумеет постоять за себя, что бы ни случилось.
Конни подумала, уж не собираются ли они передать его в руки добровольных карателей. Но тут же решила не задаваться подобными вопросами, иначе она неволыю начнет беспокоиться и за Хэма. А это ни к чему. Все равно сейчас ничем ему не поможешь. Лучше уж заняться вопросами, что возникают здесь, в камере.
Нативидад вытерла слезы, по ее хорошенькое личико было искажено страданием. Как ужасны улыбки этих мужчин и как скверно они выражаются! Ей казалось, что отныне она попала в рабство к своему пленительному телу и рабство это будет длиться долго. Путь к избавлению лежит через испытания, которые не кончатся до тех пор, пока не поблекнет красота и тело ее не станет костлявым, как у матери.
Более всего Конни огорчало то, что рабство это почему-то не пугает Нативидад. Достаточно было видеть, с какой откровенностью она выставила напоказ свои великолепные бедра, когда испугалась мнимой крысы. Лишь потом девочка рассердилась и почувствовала стыд.
И все же Нативидад старалась не привлекать к себе внимания. А ведь она могла бы снискать расположение тюремщиков, если бы стала принимать соблазнительные позы, кокетничать и делать «глазки», как это любят хорошенькие девушки. Нативидад же вела себя, как и все остальные женщины, пока головорезы не напугали ее и не заставили инстинктивно приподнять юбку.
Обнадеживало то, что у девочки начало пробуждаться политическое сознание. В прошлом году родители не пускали ее в школу во время забастовки, и ей пришлось ухаживать за младшими детьми; тем не менее Нативидад продолжала посещать марксистский кружок для молодежи, которым руководила Консепсьон, и кое в чем уже разбиралась. Посещала она и собрания, распространяла билеты на мероприятия, организованные в пользу рабочих, а сегодня утром была среди тех, кто первым пришел к зданию суда. Именно она предупредила народ, когда Рамона выволокли в переулок. И может быть, это спасло ему жизнь.
Бедное дитя! Впрочем, уже не дитя, ибо, на свое несчастье, она красива! Но как ей помочь? Всю жизнь со стороны деспотичного отца и еще более властного Деда она видела лишь несправедливость и пренебрежение. Матери было не до нее. Ее измучили непосильный труд, преждевременные роды, аборты, дети. Так что девочка могла научиться лишь подчиняться мужчине — либо с радостью, либо со слезами. Ее примитивный ум не помог ей стать госпожой своего красивого тела. Но может быть, стоит попытаться этот ум развить? Уговорить Лус вернуть девочку в школу?