Точности психологического рисунка писатель добивается широким использованием внутреннего монолога, чаще всего сочетая авторскую речь с несобственно прямой речью персонажа. И тут обнаруживается удивительная способность писателя перевоплощаться, проникать в мысли своих героев, говорить их словами. Сравнить, к примеру, главы о безграмотном старике-индейце, адвокате Фрэнке Хогарте или управляющем шахт Дэне Бэрбидже, том самом, который дальновидно считает, что надо поиграть в социализм, чтобы не допустить его, — трудно поверить, что они написаны одной рукой. Стилевое разнообразие — отличительная особенность прозы Ларса Лоренса.
Поочередно предоставляя слово своим персонажам, писатель раскрывает многообразие точек зрения на стержневое событие романа, и эпизод на площади каждый раз получает дополнительное освещение. От собственных впечатлений и собственного опыта действующие лица естественно и неизбежно переходят к размышлениям над большими вопросами эпохи: американская традиция и классовые противоречия, демократия и фашизм, «Новый курс» и социализм. Неизбежно потому, что, как бы ни был ограничен кругозор того или иного человека, участие в событиях романа заставляет его прикидывать, сопоставлять факты, оценивать поступки других. Люди у Лоренса думают, и это отличает цикл «Семена» от распространенного в современной американской литературе антиинтеллектуализма.
Эмоциональный накал, динамичность первой части эпопеи, в которой отразилось взрывчатое столкновение противоположных интересов и страстей, тревожные интонации второй книги — «Из праха» (1956), передающие похмельную атмосферу города, напряженное, неустойчивое состояние всех, кто оказался причастным к драматическому, стоившему нескольких человеческих жизней эпизоду, сменяются в следующих романах цикла — «Старый шут закон» (1961) и «Провокация» (1961) — умеренной, аналитической манерой. Действие переносится в судебные инстанции, и конфликт возводится в более высокий, интеллектуальный план. В соответствии с логикой общественного развития борьба за кусок хлеба перерастает в битву идей.
Сила художественной выразительности романов такова, что читатель становится как бы участником разбирательства «дела о бунте» — дела, которым проверялась прочность и дееспособность «Нового курса». Лоренс ни в коей мере не упрощает ситуацию, трезво взвешивает все «за» и «против» так называемого демократического процесса, то есть механизма взаимодействия американских общественно-политических институтов, установлений и традиций. И здесь улавливается историческая перекличка с большими дебатами нынешних дней, с событиями, разыгравшимися в США в середине века.
Самое главное в замысле Лоренса то, что не вполне еще угадывается в первой книге, — стремление не просто представить эпическое полотно американского общества 30-х годов, но и художественно раскрыть коренное историческое противоречие, присущее всему развитию Соединенных Штатов Америки. Демократичность, независимость, уважение к человеку, справедливость — словом, все то, что обнимается понятием «американской мечты» в высоком изначальном смысле, и в то же время бесчеловечность и насилие, теснейшее переплетение преступности с политикой и предпринимательством, полицейская жестокость и злоупотребления в судебной системе. Как писал, анализируя романы Л. Лоренса, видный американский критик-марксист С. Финкельстайн: «С одной стороны — широкое участие (в создании нации. — Г.3.) людей самых разнообразных национальностей, культур, происхождения, положения, которые закладывали, таким образом, основу для осуществления идеи человеческого братства. С другой — ни в одной стране расизм и шовинизм не оказали такое глубокое и длительное влияние на общественную мысль и социальную практику».
В сентябре 1965 года Филип Стивенсон приехал, несмотря на свои семьдесят без малого лет, в Москву — можно было только дивиться неуемности этого человека! Он пришел в «Литературную газету» — высокий, сухощавый, загорелый, с доброй, чуть застенчивой улыбкой. Он рассказал о том, как побывал ночью на Красной площади, и в словах его звучала высокая поэзия. Он говорил, что собирается написать две пьесы. Но это после, по возвращении в Штаты. А сейчас ему хочется совершить туристскую поездку по Средней Азии — чем-то она напоминает ему Калифорнию…
Через несколько дней из Алма-Аты пришла трагическая весть: Филип Стивенсон скоропостижно скончался.
Американская литература потеряла одного из тех романистов, которые правдиво пишут историю своей страны и своего народа.