Одно из окон было приоткрыто, и порыв ветра приподнял штору, впустив внутрь яркий солнечный луч. Вместе с лучом влетело серебристое облако, имевшее очертания оленя. Описав круг по комнате, оно остановилось перед Джинни и заговорило возбуждённым юношеским голосом:
– Джинни, надеюсь, вы с Леоном целы и уже покончили с вендиго. Отправляйся в штаб, мы с Роном кое-что нашли, и это надо увидеть всем! Возможно, это новый проход между мирами!
– Это Гарри! – встрепенулась Джиневра, и серость вмиг ушла с её лица, на которое вновь вернулись краски. – Как хорошо, что он тоже в штабе! Надо немедленно забирать вендиго и лететь к нему!
– Гарри? Кто такой Гарри? – полюбопытствовала леди Кейтилин, разрезая многострадальную рубашку Леона, помогая стащить её и осторожными движениями протирая его рану влажной губкой. Пальцы у неё гнулись плохо, и иногда она едва заметно морщилась. Леон ещё в первую встречу заметил на руках у целительницы шрамы, похожие на порезы от ножа, но не знал, откуда они взялись, а спрашивать напрямую считал нетактичным.
– Гарри Поттер, мой... мой друг и... и жених, – Джиневра неожиданно порозовела и опустила глаза. – Наверное, в вашем мире нет такого понятия как «парень» или «бойфренд».
– Гарри – это тот, из-за любого упоминания о котором ты становишься похожей на гранат и забываешь самые простые слова, – фыркнула Арья.
– Я могу сказать то же самое о тебе и Джендри, – парировала Джиневра.
– Кто такой Джендри? – Леона клонило в сон, но он знал, что сейчас засыпать ни в коем случае нельзя, поэтому решил внести свою лепту в разговор.
– Джендри – это кузнец, который очень хорошо умеет подковывать лошадок, – улыбнулась Джиневра. Леди Кейтилин, смазывавшая рану Леона какой-то пахучей мазью, закатила глаза, а Арья прикусила нижнюю губу.
– Джендри – это тот, кто получает от меня тумаков, когда начинает слишком много воображать о себе, – проворчала она и поднялась с места. – Нам пора лететь, пока вендиго не пришли в себя и не разбежались.
– Не разбегутся – я надёжно их связала, – Джиневра поднялась, на прощание кивнула Леону, ответившему ей вымученной улыбкой, и скрылась за дверью. Арья тоже кивнула ему, помахала матери и метнулась вслед за Джинни. Вскоре за окном послышалось хлопанье тяжёлых крыльев, и леди Кейтилин, ненадолго оторвавшись от раненого, с тоской посмотрела в окно, провожая взглядом силуэты коней-скелетов.
– Арья быстро привыкает ко всему новому, – произнесла она не то с грустью, не то с гордостью, возвращаясь к ране Леона. – Не прошло и трёх месяцев, как мы здесь, а она уже носит местную одежду, летает на крылатых конях и даже не боится самоходных повозок. Что до меня, то я смогла привыкнуть только к здешнему напитку – кофе. Он куда более горький, чем травяные чаи из нашего мира, но от него меньше хочется спать, – она кивнула на кружку, стоявшую на подоконнике. От неё исходил горячий пар, и Леон, сделав глубокий вдох, и впрямь ощутил запах кофе.
Он внимательнее пригляделся к целительнице, наблюдая за её ловкими и в то же время осторожными движениями. Леону и раньше случалось встречаться с леди Кейтилин Старк, но в те разы он сопровождал раненых союзников, сам же впервые оказался на больничном ложе. Леди Кейтилин и её дети прибыли на Перекрёсток Всех Миров из средневековья, причём обстоятельства их прибытия были настолько мрачными, что о них старались не упоминать, и Леон так и не знал всей правды о прошлом этой женщины. Она овдовела ещё в своём мире, куда теперь ей и её детям хода не было – впрочем, ни леди Старк, ни кто-либо из младших Старков не стремились попасть обратно. Старший сын Кейтилин был опытным воином, младшая дочь тоже умела сражаться, старшая обучалась целительству, а двое младших сыновей проявляли незаурядные способности варгов – они могли вселяться в тела животных, а в особых случаях и людей.
Иногда, когда Леону становилось совсем невмоготу от тоски по обретённой и почти сразу же потерянной семье, от мыслей о сестре и её друзьях, о полуразрушенном замке, парижских каштанах и солёных водах моря, он начинал думать о других, кто так же лишился возможности вернуться в свой мир, – и неизменно мысли его обращались к леди Кейтилин. Он очень мало знал её, но думал, что она сможет понять его тоску по прежней жизни – недаром её голубые глаза часто заволакивались пеленой, а из груди вырывался горестный вздох.