- Любезный господин, ведь чего только ты не наговорил тут Азизбекову! И никто ведь тебя не перебивал. А теперь ты не даешь человеку высказаться! Ну зачем этот глупый крик?.
- Говори, говори, Юнус! - раздались голоса с мест.
Юнус пожал плечами.
- Что мне еще сказать? Если послушать умных людей, то надо совещание бойкотировать. Я предлагаю голосовать.
- Правильно, голосовать! - поддержали нефтяники. - Хватит, прекратить прения!
- Я хотел сделать еще несколько замечаний, - опять проскрипел меньшевик.
Рабочие замахали руками.
- Не давать слова! - понеслись со всех сторон протестующие выкрики.
С места поднялся молодой рабочий и бросил меньшевику:
- Ну, что ты еще можешь сказать, хозяйский слуга? - Долой лакеев!
- Не хотим, долой!
- Долой, долой! - загудел весь зал.
Однако Мешади чувствовал, что ему необходимо выступить вторично. И, словно угадав его желание, старик Полад обратился к нему:
- Товарищ Азизбеков! Может быть, вы хотите сказать что-нибудь? Пожалуйста, товарищ Азизбеков...
Азизбеков зорко оглядел зал. Из разных его углов к нему доносились обрывки фраз, убеждавших его снова в том, что влияние, которое оказывали на массу большевики, заметно возросло. Мешади был счастлив.
"Какая непобедимая силища в нашей партии! - подумал он. - Потому что она выражает кровные интересы рабочих".
Азизбеков был убежден, что подавляющее большинство собравшихся станет голосовать за бойкот совещания с промышленниками. Однако он решил выступить еще раз.
- Так разрешишь, дядя Полад? - спросил он и поднялся с места.
Видя, что Азизбеков собирается говорить, рабочие сразу замолкли.
- Один из предыдущих ораторов, - начал Мешади спокойным голосом, заявил, что интересы рабочего для него превыше всего. Прекрасные слова! Но жаль, что это только слова. На самом же деле этот господин, - Азизбеков указал на меньшевика, - призывает рабочих стать на колени перед хозяином-капиталистом и вымаливать у него подачки. Но мы говорим, что улучшить положение рабочего можно только путем сплоченной борьбы. Подачки и расчет на милость капиталиста могут привести только к гибели всех надежд рабочего. Нет, не в этом счастье рабочего класса! Вероятно, многие товарищи уже успели прочесть во вчерашнем номере "Гудка" статью товарища Кобы. В этой статье высказывается мнение Бакинского комитета большевиков о том, что "Тактика бойкота наилучшим образом развивает сознание непримиримой противоположности между рабочими и нефтепромышленниками". - Азизбеков обернулся к Ахмеду Саиль зфенди: - А вот этот господин с турецким акцентом тешит нас пустыми обещаниями и призывает отдаться на милость капиталистам. В ответ на это, я хочу напомнить вам одно обстоятельство. В прошлом году на ткацкой фабрике Тагиева была объявлена забастовка. Было время, когда господин Тагиев больше всех говорил о братстве рабочего с хозяином. Но этот же капиталист Тагиев, чтобы усмирить рабочих, вызвал конных казаков, которые на глазах у хозяина-азербайджанца лупили нагайками рабочих-азербайджанцев. Тут-то с особой яркостью и выяснилось еще раз, что Тагиев-это одно, а азербайджанские рабочие - это другое. Манташевы-это одно, а армянские рабочие - это другое. А где работал Ханлар? На промысле у господина Мухтарова. Кто такой Мухтаров? Азербайджанец. Кто такой Ханлар? Тоже азербайджанец. Как же это, я спрашиваю, брат-капиталист застрелил рукой наемного убийцы своего брата-рабочего? Нет, почтенный эфенди с турецким акцентом, мира между такими братьями не может быть и не будет никогда. Примирить их ни в коем случае не удастся! И я вижу, что вы просто пытаетесь обмануть рабочих...
- Я не сторонник кровопролитий! - крикнул Ахмед Саиль эфенди. - Это вы сеете раздор внутри нации!
Азизбеков сделал несколько шагов к старику Поладу.
- По-моему, вопрос ясен, товарищ Полад. Можно начинать голосование.
- Ясен, ясен! - раздались голоса рабочих. Азизбеков теперь не сомневался в том, что сторонники совещания потерпели неудачу. Тем не менее он по-прежнему с волнением наблюдал за рабочими. Казалось, он вот-вот встанет и сам начнет считать голоса.
Меньшевик, который верил в неотразимость своих доводов, был растерян, увидев взметнувшиеся вверх руки. Рабочие голосовали против него. Они голосовали за предложение Азизбекова, большевистской партии. Меньшевику ничего не оставалось, как кричать истошным голосом:
- Раскаетесь, товарищи! Раскаетесь! Вы еще не умеете отличать своих друзей от врагов! Я говорил здесь как ваш друг!..
Но уже было поздно. Рабочие с шумом поднимались с мест и направлялись к выходу. И если бы из-за кулис не вышел один из актеров и не напомнил, что скоро начнется спектакль, все разошлись бы по домам.
Мешади вздохнул с облегчением. Пройдя мимо Ахмеда Сеиль эфенди, он вышел на улицу, посмотрел на часы, и сердце его забилось тревожно. "До налета остается два часа сорок минут", - отметил он и подошел к извозчику.
- Алимердан! - окликнул он извозчика. - Ты здесь?
- Да, пожалуйте!
Мешади сел в заскрипевшую пролетку.
- Поехали, Алимердан! Дорога каждая минута. Извозчик потянул вожжи, чмокнул губами и щелкнул
в воздухе длинным кнутом.
"Интересно, что делает Григорий Савельевич? Как дружинники? Удастся ли им довести дело до благополучного конца?" - думал Мешади.
Было тихо и безветренно. Огни вышек мигали вдали, но казалось, что они горят где-то здесь, в десяти шагах. Пролетка катилась уже по шоссе. В нефтяных лужах отражались огни фонарей, укрепленных с двух сторон пролетки. Мешади думал и о предстоящем налете, и о закончившемся собрании, и о пьесе "Нефть", которую он взял у директора Народного дома до начала собрания и уже успел прочесть. Установить имя автора пьесы ему, однако, так и не удалось.
Глава, тридцать вторая
Бурильщик Полад жил в селении Амирхаджиан, недалеко от Сураханов. С того самого дня, как появился он на свет, он видел вокруг себя нефтяные вышки. Отец его, как и он сам, рыл нефтяные колодцы. Говорили, что этим же занимался и дед. Полада.
До нашумевшей всеобщей стачки тысяча девятьсот четвертого года между этой семьей и нефтепромышленниками никаких конфликтов не случалось.