– Как это вы нашли тело? – спросил я.
– Собака почуяла запах, когда я выгуливал ее утром. В заброшенном фермерском домике. Там иногда играют дети, но не зимой. Я ничего не трогал, даже не спрашивайте меня об этом. Хоть я и в отставке, мозги на месте.
В этом я не сомневался.
– И кто это может быть?
– Не имею ни малейшего понятия. Из местных жителей никто не пропадал. Здесь меньше двухсот человек, поэтому незаметно не исчезнешь.
– К вам часто приезжают с других островов?
– Нет, но бывает. Заносит изредка то какого-нибудь натуралиста, то археолога. На всех островах полно руин каменного века, бронзового века и бог знает какого. На горе якобы находятся захоронения в каменных пирамидах и старая сторожевая башня. И последнее время на Руне велись работы по реконструкции, так что к нам недавно приезжали строители и подрядчики. Перекладывали дорогу, ремонтировали дома и тому подобное. Пока погода не изменилась.
– Кому еще известно про труп?
– Насколько я знаю, никому. Я сообщил только Уоллесу.
Понятно теперь, отчего у местных такие любопытные взгляды. Приезд полиции – событие для такого крошечного острова. Вряд ли причина нашего прибытия надолго останется тайной, хорошо хоть туристы нам не встретятся.
– Уоллес сказал, тело сильно обгорело.
Броуди мрачно улыбнулся:
– Да уж. Сами увидите.
Он произнес это с уверенностью, закрыв тему.
– Вы, кажется, раньше вместе работали.
– Да, я работал в штаб-квартире Инвернесса. Бывали там?
– Проезжал. Руна сильно отличается от него.
– И в лучшую сторону. Тут хорошо жить. Спокойно. Есть время подумать, просторно.
– Вы здесь родились?
– Нет, я приезжий. Хотелось убежать от всего, когда вышел на пенсию раньше срока. А здесь край света.
Бесспорный факт. Как только мы покинули деревню у бухты, жизнь вымерла. Единственным пристанищем бытия был внушительный старый дом вдали от дороги. А так случайные лачуги и овцы. В сумерках Руна казалась красивой, но пустынной.
Здесь одиноко умирать.
Машина подскочила, когда Броуди свернул с дороги на заросшую тропу. Фары осветили ветхий коттедж. Уоллес сказал, тело нашли в фермерском доме, однако не осталось никаких следов, что землю когда-то вспахивали. Броуди остановился и выключил мотор.
– Сидеть, Бесс, – приказал он колли.
Мы вышли из машины, сзади подоспел «рейнджровер». Низкое одноэтажное строение разваливалось на глазах. За ним вырисовывалась вершина, которую я заметил раньше: черный силуэт в наступавшей темноте.
– Это Бейнн-Туиридх, – сказал мне Броуди. – Отсюда похожа на гору. Говорят, если забраться на нее в ясный день, видна вся Шотландия.
– Вы пробовали?
– Не встречал таких дураков, чтобы вздумали проверить этот факт.
Броуди достал из бардачка фонарь и подождал Фрейзера с Дунканом. Я вынул из кейса собственный фонарь, и мы направились к коттеджу, лучи света прыгали по неровной земле. Стены каменного строения покрылись мхом и лишайником. Дверной проем оказался столь низким, что мне пришлось пригибаться.
Я остановился рассмотреть дом. Его, бесспорно, давно покинули. Через дыру в крыше капала вода, тесная комната, низкий потолок усиливал клаустрофобию. Видимо, здесь была кухня: виднелась плита, чугунная сковорода по-прежнему стояла на подставке. В середине стоял неустойчивый деревянный стол. На каменном полу были разбросаны бутылки и жестяные банки – следы пребывания человека. В воздухе повис запах плесени и сырости, не более. Никаких признаков пожара.
– Сюда, – сказал Броуди, направив фонарь на дверь.
При приближении я почуял слабый душок гари, не столь заметный, как следовало ожидать. Дверь была сломана, ржавые петли заскрипели. Глядя под ноги, я зашел внутрь. Место похуже кухни. Теперь явно ощущалась вонь. С голых стен отваливалась штукатурка, камин напоминал зияющую дыру. Однако запах шел не оттуда, а из центра. Посветив фонарем, я ахнул.
От жертвы не осталось практически ничего. Неудивительно, что Броуди был немногословен, отвечая на вопрос, сильно ли обгорело тело. Действительно сильно.
На полу лежала груда золы и жирного праха. Огонь поглотил косточки с той же жадностью, что кожу и ткани. Остались только крупные кости, торчавшие из пепла, как мертвые ветви из сугроба. Даже они были прокалены: углерод выгорел, оставив серую хрупкую субстанцию. Увенчивала картину надломанная скорлупа черепа.
Помимо тела, в комнате ничего не пострадало. Огонь испепелил лишь человека, превратив кость в пемзу, и не затронул предметы вокруг. Каменные плиты под телом почернели, а на расстоянии метра лежал обветшалый и грязный, но целехонький матрас. На полу валялись старые листья и ветви, однако пламя обошло и их.