Не глядя на Зайлера, Эпштейн сказал:
— Если мы и теряем время, то исключительно по твоей вине.
Зайлер вздрогнул:
— С чего ты взял?
— Ты ставишь мне палки в колеса, — сказал Эпштейн, все еще не глядя на Зайлера. Зайлер тоже смотрел куда-то в сторону.
— Мои условия тебе известны, — продолжал Эпштейн. — Не хочешь соблюдать их — скажи прямо.
— Ты пригласил меня в «Миттагблатт», — заговорил Зайлер, — потому что я единственный из вас умею делать подобную газету.
— Ты отвечаешь за производство.
— Но дело ведь не только в технике производства.
— Знаю.
— Тираж не поднимается.
— Знаю.
— И может быть, знаешь почему?
— Тебе известны мои условия. Происшествие, которое мы обсуждали сегодня, — предел того, что я могу пропустить.
— Почему ты зажал материал об изнасиловании?
— Меня от этого тошнит.
— Потому что этот материал достал я?
— Я не намерен рекламировать насилие.
— Так ведь этот тип получил свои четыре года каторжной тюрьмы.
— Ну и что?
— Изнасиловал собственных дочерей на глазах у жены.
— Ну и что?
— А то, что «Миттагблатт» никогда не достигнет высокого тиража.
— Черт побери, далось же тебе это изнасилование! Что тебя так заело?
— Это же подонок. Из подонков подонок.
— Скорее, больной, по-моему.
— Нет, подонок. Его надо просто уничтожить. На глазах у жены. А ее утопить!
— Вернемся к делу, — сказал Эпштейн. — Ты отвечаешь за производство. Если заведующие отделами задерживают материал, не сдают свои полосы в срок, ты обязан бить тревогу!
— Бить тревогу! Ты же знаешь, что они думают обо мне.
— Опять у тебя начинается мания преследования?
— Разжалованный главный редактор.
— Не ты первый… В один прекрасный день могут уволить и меня. Разве дело в этом?
— Зачем ты меня взял к себе в редакцию? Мы знаем друг друга уже не один год. Я хочу сказать, ты знаешь меня. Знаешь, что у меня совсем другие понятия о том, как делается подобная газета, — не такие, как у вас здесь. И знаешь, что я ненавижу вас всех за ваше лицемерие. Вы все лицемеры. У вас на уме ведь тоже только одно — сделать большой бизнес.
— Допустим, — сказал Эпштейн. — Но твоя схема: «Сперва изнасиловал, потом убил» — мне не подходит.
— Я еще раз тебя спрашиваю: зачем ты меня пригласил?
— Хочешь знать?
— Для того и спрашиваю.
— По двум причинам: ты кое-что смыслишь в нашем деле. И потом, мне было тебя жалко.
— Как трогательно!
— Твоя репутация в газетных кругах тебе известна. «Зайлер, мастер кровавых сенсаций».
— Но ведь это я сделал «Экспресс» тем, что он есть.
— И все-таки они тебя уволили.
— Потому что я неправильно оценил обстановку.
— Чего ты, в сущности, хочешь?
— Хочу еще раз в жизни дать настоящий тираж такой вот дрянной газетенке.
— «Миттагблатту»?
— Вот именно!
— Но главный редактор пока что я.
— Я могу и подождать, — сказал Зайлер и вполне миролюбиво улыбнулся.
— Тогда позволь задать тебе вопрос: если в один прекрасный день ты убедишься, что можешь стать главным редактором только через мой труп…
— Я прикончу тебя не моргнув глазом.
— На это ты неспособен.
— Клянусь. Через твой труп — так через твой труп, если нельзя иначе.
— О’кей, я тебе в этом помогу.
— Ну что ты за человек. Никак не можешь поверить, что я не шучу. У тебя на глазах шоры.
— Я назначу тебя своим заместителем.
— Повторяю тебе еще раз — дело не в этом.
— Но это тебе не повредит.
— Ты что, серьезно?
— Я собираюсь в Париж.
— Зачем?
— Просто так. Хочу выяснить на месте, не надо ли нам завести там собственного корреспондента.
— Конечно, мы должны иметь в Париже своего человека. Не из-за переговоров о Вьетнаме, а вообще…
— Знаешь, почему я назначаю тебя своим заместителем?
— Неужели нет? Тебе кажется, что так будет легче меня контролировать.
— Точно.
19 августа, между 15 и 16 часами
В ОДНОМ ЦЮРИХСКОМ БАРЕ
— Почему ты все еще со мной на «вы»? — спросил Эрвин Голь.
— У меня свой принцип, — ответил Вилли Кауц.
— Так. У тебя принцип. Я уже рассказал тебе всю свою жизнь и собирался рассказать о своих отношениях с женой, а ты не желаешь говорить мне «ты». Карло, еще два джина с тоником. С тех пор как я побывал в Америке, никак не могу отвыкнуть от этого джина с тоником. А пить мне нельзя. Много нельзя. Один врач, прекрасный терапевт, сказал мне — да ты вообще-то знаешь, что такое терапевт? Ах, знаешь, ну так вот, этот терапевт сказал, дело, мол, не только в печени, печень можно вылечить, если, конечно, вовремя захватить, все дело в голове, сказал терапевт, в сосудах мозга, мозг вам еще нужен, сказал он, а ведь алкоголь снижает мыслительную способность. Он, конечно, прав, но я к нему все равно больше не пойду. Домашние врачи проще. Они не так воображают. Мой всегда говорит: все обойдется, надо вам разок-другой посидеть в ресторане, старайтесь думать о красивых женщинах или заведите себе какую-нибудь… Ну, так из какого это принципа ты не можешь перейти со мной на «ты»? Ведь когда я тебе «тыкаю», ты не протестуешь? Я тоже человек принципиальный. Неужели же оттого, что сегодня я преуспевающий делец, со мной надо обязательно быть на «вы»? Господи, ведь подумать только: в прежние времена я бывал счастлив, если кто-нибудь — здесь, в этом баре, — подносил мне рюмочку. Что же, и тот парень должен бы сегодня говорить мне «вы»?