— М-да, — медленно произнесла Алина. — Забавно.
— Что?! Тебе забавно?! — возмутилась Женька. Алина неопределенно пожала плечами и рассеянно посмотрела на обручальное кольцо на своем пальце, потом повернула голову в сторону сухо шелестнувшей занавеси, и вошедший Виталий устало улыбнулся ей, наклонился и поцеловал в подставленные губы.
— Сидите, мадамы?
— Уже недолго. Выпьешь? — деловито спросила Женька, но Виталий покачал головой.
— Не, я за рулем.
— Ой, ну и нудный ты, Воробьев! Вначале бы тачку ставил, а потом за женой приходил! — Алина усмехнулась, внимательно глядя ему в лицо. Виталий опустился на стул, бросил барсетку на зеленую скатерть и зевнул.
— Ну, насчет нудности я бы еще поспорил!..
Алина поджала губы, задумчиво выстукнула ногтями на крае металлической пепельницы какой-то мотивчик, закурила, потом взяла свой бокал с шампанским и встала.
— Ты куда? — спросил Виталий с легким холодком в голосе. Алина легко провела пальцами по его руке, потом покачала головой, взглянула на Женьку, сунула руку в карман пальто и сжала там в кулак.
— Я сейчас.
Она раздвинула занавесь, осмотрелась и ее взгляд остановился на молодом человеке, одиноко сидевшем за столиком на двоих, потягивавшем из красивого бокала темное вино и задумчиво смотревшем вдаль, покачивая головой в такт музыке. Подошла к столику, поставила на него бокал и села, забросив ногу на ногу. Отпила глоток шампанского, посмотрела на деревянный резной потолок и негромко произнесла:
— Ну и идиот же ты!
— А что такое? — удивился Лешка и поставил свой бокал. — Что не так?
— Это сон, — Алина взглянула в искрящиеся досадой светлые глаза. — Хочешь поймать меня сном, как сачком бабочку? Думаешь, я сочту его реальным?
— А это и есть реальность, — Лешка заглянул в бокал, потом облизнул губы. — И в этой реальности подают неплохое вино. Мне нравятся крымские марки. Хотя, я бы предпочел отведать что-нибудь более древнее и изысканное. Жаль, что ваш ресторанчик слишком мелкомасштабен, хоть и весьма мил. Я бы с удовольствием отведал славного хиосского, критского или косского, или, на худой конец, хотя бы дешевого ретийского. В принципе, это можно устроить. Желаешь?
Алина с усмешкой покачала головой.
— Не вижу смысла. У этих вин будет вкус, который представляешь ты, и славное хиосское на вкус окажется мадерой, мускателем или вовсе славянкой!
— Я разбираюсь в винах! — сердито сказал Лешка, подхватывая бокал со стола. — Чего тебе, собственно, от меня надо?!
— Где остальные?
— Забудь про них. Они в своих мирах и им до тебя больше нет никакого дела. Так что наслаждайся своим миром…
— Это не мир, это сон, — Алина выпустила в лицо Лешке клуб дыма, и тот сморщился, но стерпел. — И эта мечта сильно устарела.
— Да? — казалось, тот искренне огорчился. — Ну, не беда, я могу все переделать… Я в этом деле большой специалист… Впрочем, чем плоха эта? Достаток, собственный ресторан, любящий муж… Ты хотела Виталия, так вот он — целиком твой!
— Это не Виталий!
— Как это не Виталий?! — в голосе Лешки прозвучали возмущение и обида. — Посмотри — его лицо, его тело… Я даже специально не стал возвращать ему одну руку, чтоб ты не особо придиралась!
— Нас всех очень хорошо научили, как мало значения имеет лицо, — Алина не сводила с него тяжелого, ненавидящего взгляда. — Где он? Где остальные?
— Откуда мне знать? — он развел руками. — Слушай, будь умницей, а?! Не зли меня. Я специально для тебя создал такую чудную реальность, я старался… Так что отправляйся к подружке и мужу и не мешай мне пить вино. Иначе я могу поселить тебя совсем в другую реальность!
— Это не реальность, а сон! — Алина воткнула сигарету в его спокойно лежащую ладонь. Раздалось шипение, от кожи потянулся дымок, противно запахло горелым мясом. На лице Лешки не дрогнул ни один мускул. Он поставил бокал и укоризненно сказал:
— Ну что за манеры! Слушай, прелестное дитя, а ты случайно не потомок какого-нибудь симпатичного гестаповца, а?
— Где остальные?! — зло повторила она, глядя на его руку. Лешка щелчком сбил окурок на пол, послюнявил палец и потер место ожога, оставив совершенно чистую неповрежденную кожу. Усмехнулся.
— Я все равно их найду!
— Это вряд ли, — Лешка налил себе новый бокал. Приглашающе качнул бутылкой в ее сторону, пожал плечами и поставил бутылку. Потом поднял бокал и сделал деликатный глоток. — Видишь ли, солнышко, здесь распоряжаюсь только я и только я решаю, кто и где просыпается! Только я решаю, что правильно, а что нет!
Он поднял указательный палец левой руки, поднес к нему бокал и отпустил его, и бокал, слегка наклонившись, начал медленно вращаться в воздухе. От кончика пальца ножку бокала отделяли несколько сантиметров абсолютно пустого пространства. Вино драгоценно переливалось под приглушенным светом ламп, почти касаясь хрустального края. Зрелище было необычайно красивым, волшебным, и Алина невольно восхитилась, глядя на этот удивительный танец. Потом сжала губы и встала.
— Ты можешь решать, где мне проснуться, но не тебе решать, когда! И учти, что это и мой сон тоже!
Она посмотрела на кружащийся бокал и чуть прикрыла глаза. Это был сон. Всего лишь сон. Но она ничего не могла поделать в этом сне. И все же…
Ощущение было далеким, практически забытым, но все-таки оно было — крошечная его частичка. Так человек, в детстве занимавшийся игрой на фортепиано и с тех пор за него не садившийся, перебирает пальцами клавиши и вдруг правильно проигрывает первые несколько нот давней мелодии.
Алина снова посмотрела на бокал, и тот вдруг пьяно покачнулся и упал. По столешнице растеклась винная лужа, темная, как венозная кровь, и Лешка торопливо взмахнул рукой, вытряхивая из рукава липкий винный ручеек.
— Зачем ты это сделала?! — обиженно спросил он. Потом нахмурился и непонимающе взглянул на медленно перекатывающийся по столу пустой бокал. Алина закрыла глаза, вызвала в себе привычное ощущение падения и…
… открыла глаза в абсолютной темноте, наполненной знакомым хрустальным звоном, некогда желанным, ласкающим слух, а теперь кажущимся чем-то жутким. Она лежала на спине, укрытая одеялом, в помещении, пропитанном полузнакомыми запахами, и слушала, как за стеклом невидимого окна громко стучит дождь.
Ведь это уже было?
А ты точно знаешь, с какого момента ты спишь?
Алина села, дрожащими пальцами нашарила выключатель, и на стене возле кровати вспыхнула лампа, и ее свет немедленно заиграл в кружащихся под потолком стеклянных цветах, и каждый из них словно издевательски подмигивал ей.
Думала сбежать? Нет-нет. Мы не расстанемся. Ты наша.
Алина спрыгнула с кровати и рванула на себя ящик тумбочки. Посмотрела на нож, на увядающие цветы, развернулась и вылетела из комнаты. Полутемный коридор был пуст. Она потерянно огляделась, потом побежала к комнате Виталия. Распахнула дверь и застыла, и Виталий с Мариной тоже застыли, хотя за секунду до этого двигались очень активно. Потом Воробьев криво усмехнулся, а Марина, сдув золотистую прядь волос, прилипшую к вспотевшему лбу, возмущенно спросила:
— Ты еще и нимфоманка?! А ну вали отсюда, чего уставилась?!
Алина медленно отступила назад, потом зажмурилась и…
…еще не открывая глаз, почувствовала, что только что произошло что-то ужасное. Ее рука держала что-то влажное, липкое, и раздувающиеся ноздри втягивали сильный медный запах крови.
Алина открыла глаза и испуганно уставилась на свои испачканные кровью пальцы, сжимающие рукоять ножа, всаженного в тело стоявшего перед ней человека, и вокруг рукояти на его белой футболке стремительно расцветало страшное яркое пятно. Она подняла взгляд и в ужасе закричала, выпуская нож, и в тот же момент Виталий завалился назад и тяжело рухнул на пол. Алина упала на колени рядом с ним, дрожащими пальцами пытаясь остановить кровь.
Это не я, не я, это не могла быть я! Я же…
А провалы? Провалы в памяти?
— А я… не верил… — хрипло прошептал Виталий, пристально глядя на нее стремительно тускнеющими глазами. — До конца…не верил… Как же так, Аля…