Проследить, чтобы никто не сломал ненароком.
Алина сердито тряхнула головой. Наваждение! Так ли уж не прав был Виталий? Виталий, который, кажется, уже перестал о чемлибо беспокоиться — только и делает, что глазеет на Марину и покачивается на диванчике-качалке, который при этом издает монотонный и довольно таки раздражающий скрип. И выглядит на редкость довольным.
Она замечала, что некоторые взгляды, устремленные в экран телевизора, были не менее рассеянными и задумчивыми, чем у нее самой, но не знала, о чем думают ее случайные попутчики и не знала, насколько тонки нити, удерживавшие их всех вместе в этой гостиной.
Света хотела вернуться на кухню — вернуться одна, несмотря на позднее время.
Борис с трудом сдерживал себя, чтобы не метнуться обратно в залу — к изысканной роскоши и к часам, чей бой был так величественно прекрасен.
Олегу тоже хотелось оказаться в зале, но на роскошь ему было наплевать — он видел только сверкающую сталь, обращенную в такую совершенную форму — стилет в его руках был лишь малым, и так странно, что коллекция принадлежала не ему…
Марина незаметно для окружающих сжимала в кулаки свои тонкие ухоженные пальцы. Зеркальная галлюцинация была не так уж важна — куда важней было другое — очень многие заходили в ее… в эту ванную после. Они могли что-то испортить. Могли… да мало ли что? Так или иначе ей хотелось обратно. Может быть, еще раз принять ванну — она ведь так расслабляет после долгой утомительной дороги…
Жора хотел вернуться в свою комнату с компьютером — он уже четко определил ее своей. Ему так и не дали толком разобраться, что сложено на винте — выволокли из комнаты, как ребенка… Пусть компьютер слепой, пусть, но в нем наверняка должно быт что-то интересное.
Виталий никуда не хотел идти. Наоборот, он бы предпочел, чтобы ушли все остальные — в свои комнаты, на кухню, на улицу, в лес — к черту, куда угодно! Он устал и ему хотелось отдохнуть, а сидеть, чуть покачиваясь, в этом диванчике-качалке было так приятно — особенно потому, что…
Остальные смотрели фильм.
Олег со свистом втянул воздух сквозь сжатые зубы, нечаянно проколов острием стилета, который вертел и так и этак, подушечку указательного пальца. Досадливо дернув губами, Олег быстро слизнул выступившую капельку крови — движение почти неуловимое, но, тем не менее, не оставшееся незамеченным. Брезгливая Марина поморщилась, глаза Ольги чуть блеснули, словно у предвкушающего сытную трапезу подуставшего вампира, а Борис укоризненно произнес:
— Доигрались таки! Поздравляю! Положили б ножик на место, пока еще не…
— Ножик?! — зеленоватокарие глаза Олега сверкнули презрительно и насмешливо. — «Ножики», как вы изволили выразиться, на кухне — для хлеба и колбасы!.. ножик! Это мизерикордия, кинжал милосердия. Таким когда-то добивали на турнирах раненых рыцарей… и…
Он осекся, спрятав начавшую было зарождаться ухмылку, и наблюдавшая за ним Алина подумала, что не ошибется, предположив, что недосказанная часть фразы звучит как: «… и ювелиров, которые лезли не в свое дело».
— Но ведь это же не ваша вещь, — не отставал Лифман, стараясь одновременно смотреть и на Олега, и в сторону залы, и на экран телевизора.
— И что с того? — неожиданно сказал Виталий, неторопливо раскачиваясь на диванчике взад и вперед. — Она и не ваша. И часы в зале, из-за которых вы недавно так раскричались, тоже не ваши…
Лицо Бориса дернулось, точно от сильной боли, потом он криво улыбнулся, но болезненное выражение в его глазах осталось.
— Речь не об этом, я просто пытаюсь…
— …и кресло, в котором вы сидите, не ваше, и чай, который вы пили, и сигареты, которые вы курите, — все это тоже не ваше. Но это мелочи, а мы здесь собрались не для того, чтобы их обсуждать, и уж не для того, чтобы киношку посмотреть! Есть вещи посерьезнее…