Ухудшало ситуацию то, что Гоша плохо говорил по-английски. Мы познакомились в «Папа Джонсе», где оба развозили пиццу.
В промежутках между пиццамэнством он бомбардировал меня идеями:
- Нам, короче, надо с тобой устроиться машины продавать! Там знаешь, какие комиссии от продаж — офигеть! Или риэлторами, они бабки тоже нормально рубят…
Через полгода девушка ушла от него. Вышла замуж за американца менеджера отеля, где работала официанткой. Было заметно, что Гоша сильно переживал, но виду не показывал:
- Расстраиваюсь? Я? Да, не смеши меня. Ну, ушла и ушла. Если ей кто-то больше нравится, ради бога. Я, кстати, узнал — в Додже сейчас сейлзмэны требуются! Без опыта работы! Может, сходим?
Гоша выслушал рассказ о планируемой операции скептически. В силу моей худобы он, вообще, с недоверием воспринимал меня в качестве боевой единицы.
- А ты, Димыч, едешь? — обратился он к брату.
- Канэчно, Гоша! — весело разулыбил рот Дима, припустив кавказского акцента. Красные, а особенно зеленые светофоры сильно улучшили его настроение.
Настроение Гоши и без всяких допингов взывало к экстриму. Сначала от него ушла девушка. Потом как-то в одну из рабочих смен Гоша приехал с заказа в грязной порванной униформе и с разбитой головой. Двое негров заказали пиццу на адрес заброшенного дома и напали на него с ножом и битой.
Негры искали лёгкой добычи, но они не ожидали, что вместо изнеженного капитализмом «белого американца» судьба подкинет им отчаянного русского с крепкими кулаками и нервами.
Едва они успели перетянуть Гошу битой по широкой спине, как он стремительно кинулся прочь, не разбирая дороги.
Вцепившись мертвой хваткой в сумки с пиццами, Гоша не только оставил преследователей далеко позади, но, не успев от страха вовремя затормозить, со всего разгона впилился в дверь собственной машины. Результатом стали обильные царапины, порванная одежда и стресс.
- Я увольняюсь, — сказал Гоша в момент осатаневшему от горя менеджеру и вышел в ночь.
- Разве можно быть таким трусом? Пару раз махнули ножом перед носом и всё? Увольняться? — повернулся американец ко мне в поисках поддержки.
- Да уж, малодушно как-то, — смутился я. — Кстати, Брайан…. Я это… эээ… тоже увольняюсь.
Так в один день пицца-стор на 34ой Стрит Сауф потерял сразу двух пиццамэнов.
Мы слегка стыдились своей робости, но недолго. Ровно месяц. Потом пицца-стор лишился третьего пиццамэна. Пятидесятилетнему Стиву негритянские подростки выстрелили в голову, на парковке перед церковью, куда они заказали доставку.
Пуля снесла Стиву всю верхнюю челюсть и язык, однако ему повезло. Пролежав без сознания пять часов, он умудрился забраться в свой пикап и доехать до витрины продуктового супермаркета. Говорили, он вывалился окровавленной головой прямо на лоток с бананами, откуда скорая через час забрала его в госпиталь.
В общем, теперь Гоша сидел без работы, и ничего не мешало ему принять участие в военной операции, реабилитировавшись в своих глазах после бегства от грабителей.
Вся дружина была в сборе и готова к бою.
До вечера оставалось много времени. На улице (как всегда) стояла солнечная погода. При таких исходных у нас просто не было шанса не усугубить.
Уже через час я превратил наш семейный аппартмент в военный штаб, воспользовавшись отсутствием Светки. Стратегическая и тактическая часть плана была выработана уже после первой бутылки, и после трёх-четырех тостов «За Победу!» мы перешли к мотивационной программе.
- разрывался магнитофон, в то время как трое полуобнажённых молодцов с кумачовыми лицами носились вокруг стола, размахивая воображаемыми шашками.
Телефон разбудил меня с пятого звонка. Звонил Лёня.
- Пацаны, я уже приехал, как вы и сказали. Жду дома. Тут только Нияз, Фарух уехал к землякам, — послышался в трубке приглушенный сбивчивый голос.
- Сейчас едем, — хрипло выдохнул я в трубку, и от многослойного перегара захмелели американские телефонистки на линии.
Наши рожи с бодуна были так страшны, что худосочный Нияз без долгих уговоров сел с нами в машину и повез показывать дом, где кутил с друзьями главный друг Балуна Фарух.
План был прост, как все гениальное: я выманиваю Фаруха под предлогом разговора, Лёня порицает его словесно, потом бъет по лицу, восстанавливая высшую справедливость. Короткое прощание. Отъезд. Банкет.
Однако все как-то сразу пошло не так. Фарух вышел вальяжно и повёл себя, как Соловей-разбойник из анекдота про отца Ильи Муромца*.
Он очень вежливо и с улыбкой поздоровался со мной, Гошей и Димой, и тут же набросился на Леню.
- Ты что… (мат-перемат)…не понял, что я тебе сказал (мат-перемат)?! Что, я сказал, будет, если ты (мат-перемат) кого-нибудь приведешь?! А?
- По морде получу… — грустно ответил Балун, потупив голову, как ученик, не выучивший урок.
- Так какого…(мат-мат-перемат-мат-мат-перемат)…!!!
- А вы? — с пафосом в голосе повернулся к нам главный друг Лени, — вы приехали вступаться за это чмо?
С этими словами он скорчил презрительную мину и указал на Балуна. «Чмо» смотрело на нас пристыжено и с удивлением, как бы вопрошая: «Ну, действительно, ребята! Что ж вы так?»
Репутация наша стремительно падала.
- Да, нет, — перехватил я инициативу. — Чмо, тут, похоже, само по себе, а, вот, я пришел спросить, почто ты, козлина такая, меня за глаза поносишь и ругаешь?
Раздувшийся от собственной важности Фарух округлил две черные маслины и уставился ими на меня.
- Паша, да ты (мат-перемат)…
В этот момент я коротко, но от души хряснул лучшего друга Лёни в заросшую черной бородой челюсть.
Таджик картинно схватился за лицо, согнулся и горестно взвыл, не прекращая изрыгать ругательства в мой адрес.
Все это выглядело очень некрасиво, поэтому я, не задумываясь, всадил в кучерявую голову ещё пару увесистых хука. Вой затих и Фарух крепко прижался к моей груди, не желая нести ущерб. Не то, чтоб мы были с ним особенно близки, однако, понять его было можно. Несомненно, в этот момент он чувствовал себя довольно одиноко.
- Делай что-нибудь, — рявкнул Дима Балуну, толкнув его в направлении испуганного Нияза.
Мучаясь от стеснения и неловкости, Леня приблизился к противнику и нерешительно приобнял того за шею. Нияз откликнулся на объятья, и пара рухнула в траву, натужно сопя.
В этот момент к нашим танцам на лужайке поспешили присоединиться друзья Фаруха. Три коренастых колобка выкатились из трехбедрумной горницы и понеслись мимо Гоши и Димы прямиком ко мне.
Эмоциональный Фарух сжимал мои руки, лишив меня возможности защищаться. Я мог лишь беспомощно взирать на приближающиеся кулаки врагов.
- Эээ, парни? — тревожно проблеял я Гоше и Диме, пробуждая их от оцепенения. Гоша толкнул первого пробегавшего мимо таджика по направлению к Диме, который недолго думая насадил того на короткий апперкот. Со вторым произошла та же история. Третий понесся в сторону Димы самостоятельно.
- Да я же тебя съе-е-ем! — ревел он на ходу в ярости от непочтительного обращения с соплеменниками.
Однако то ли он был не слишком волк, то ли Дима был не Красная Шапочка, но апперкот нашёл очередную челюсть. Как раз в этот момент я изловчился и приложил Фаруха коленом в лицо — тот сник и сполз на землю.
На секунду вокруг стало тихо. В быстро сгущающихся тропических сумерках силуэты скрючившихся таджиков живописно белели майками на бетонном драйвуэе. Вяло перебирая конечностями, они напоминали выловленных моряками гигантских креветок. Где-то далеко на яхте играла зажигательная сальса, в нестриженном газоне шуршали прическами Балун с Ниязом, а на чердаке дома уже завели свою печальную песнь вечерние цикады. Очарование момента проникло в наши сердца, но пора было уезжать.