- Это выглядит серьезно, Пол, — обратился он ко мне. — Наверно, что-то серьезное? Что это, Пол? Это выглядит очень серьезно!
- Все нормально, — проскрежетал я по-английски сквозь зубы и в полголоса довернул к этой фразе забористое ругательство. Мне начинало все не нравиться.
Однако кувалдоносцы довольно быстро свернулись, стюардессы, как ни в чем не бывало, заулыбались, и самолет вновь, дрогнув моторами побежал вперед, расталкивая морозный воздух.
Сообщения о плохой погоде в Домодедово все также продолжали приходить от московских диспетчеров. До столицы оставалось всего ничего, а над аэропортом скопилась уже целая очередь бортов. Командно-диспетчерский пункт не давал разрешения на посадку из-за пурги и сильного бокового ветра. В ожидании улучшения условий авиалайнеры кружили в воздухе, разведенные диспетчерами по высоте. Пивоварову ничего не оставалось делать, как присоединится.
- Придется полетать, — задумчиво сказал он, бросив беглый взгляд на помрачневшее лицо второго пилота Сергея. Оба подумали об одном и том же. Керосин. Хватит ли?
По инструкции, конечно, при заправке самолета всегда закладывается аэронавигационный запас, позволяющий летать самолету еще несколько часов, но наземные службы тоже хотят есть, поэтому запас этот заливался в полном объеме лишь по бумагам. На пару лишних часов полёта керосина, конечно, хватит. А вот дальше… Иван досадливо мотнул головой, отгоняя мрачные мысли.
- Лид, объяви пассажирам о том, что посадку откладывают по погодным условиям, придется покружить минут двадцать.
- Уважаемые пассажиры, капитан корабля только что сообщил, что аэропорт Домодедово пока не может принять нас по погодным условиям, поэтому нам придется некоторое время оставаться в воздухе, пока они не улучшатся. По предварительным прогнозам это может занять около двадцати минут, — после этих слов я слегка напрягся, но решил, что, конечно, лучше подождать, но потом безопасно сесть. Безопасная посадка, я вам скажу, в самолетах — самое главное.
Однако двадцать минут прошли, а самолет все не приступал к снижению.
- Уважаемые пассажиры, — раздался в микрофоне голос пилота, и мне показалось, что он прозвучал не на шутку обеспокоенно, — запаса топлива у нас осталось лишь на полчаса. Мы не можем больше ждать, поэтому я принял решение лететь на резервный аэродром в город Нижний Новгород. Пурга туда пока не добралась, они готовы нас принять.
- Пол, почему мы не садимся? — проснулся Крис, — у нас какие-то проблемы?
- Все нормально, — успокоил его я. — Погода плохая, так что на запасном аэродроме будем садиться.
(Ничего нормального, блин, нет в этом, Крис. Мы летим, хрен знает, куда на остатках горючего, и мне чертовски все это не нравится).
Я повернулся и посмотрел назад — судя по всему, большинство пассажиров разделяло мое настроение — в салоне стояла непривычная тишина. Лица людей были хмуры и напряжены.
Крис успокоился и вернулся ко сну, откинувшись на кресле, а я нервно уставился на часы. Я не засекал, во сколько мы вылетели из Москвы, но было такое чувство, что летим уже не меньше часа.
- Извините, — остановил я проходящую мимо стюардессу громким шепотом. — А сколько до Нижнего Новгорода лететь?
- Минут двадцать, — вымученная улыбка на ее лице не прибавила спокойствия, — …тридцать.
Ещё через несколько минут вдруг все стюардессы скрылись за занавесками своего отсека.
Через некоторое время они появились оттуда, и стало страшно. Лица их были белыми. В дрожащих руках они несли подносы, на которых стояли стаканы с водой. Старшая стюардесса зачем-то принялась раздавать пассажирам листочки и карандаши.
- Напишите свои имена и номер места, — сбивчиво закудахтала она. — Возможно, в Нижнем Новгороде нас ждет пересадка, чтобы вернуться в Москву.
«Что за бред! — подумал я. — Так-так… Так-так!»
Пальцы нервно забарабанили по коленям, а в животе стал сворачиваться холодный и неприятный клубок тревоги.
Плохи дела. Плохи дела.
Пло-о-о…
-…хи дела, — выматерился второй пилот, яростно защелкав тумблером. — Обороты двигателей падают!
Иван бросил быстрый взгляд на приборы, и сразу вслед за этим раздался резкий неприятный звук сигнализации аварийного остатка топлива.
- Капитан, у нас все в порядке? — в кабину заглянула старшая стюардесса. — Люди волнуютс…
Мигом оценив ситуацию, она осеклась на полуслове.
- Нормально, — рявкнул Иван, не отрываясь от приборов. — Не стойте здесь! Ваше место сейчас в салоне! Идите! Успокойте людей!
Итак. Нас семьдесят два. Мы все разные. Разный возраст, профессии, привычки и характеры. Объединяет одно — все трупы. Нет-нет, никакой мистики. Пока мы ещё живы, но уже знаем, что это ненадолго.
Всего несколько часов назад каждый выглядел по своему — кто-то пил и смеялся, кто-то читал газету, кто-то спал. Сейчас в салоне пассажирского лайнера, совершающего перелёт Нижневартовск-Москва, сидят семьдесят два похожих друг на друга манекена. Осторожно поворачиваюсь и смотрю на сидящих сзади. Одна и та же картина — бледные лица и плотно сжатые губы. Кто-то закрыл глаза, кто-то уставился себе под ноги или тупо в спинку кресла соседа.
Я думаю о том, как это будет. Из прочитанного об авиакатастрофах я знаю, что при ударе о землю все кости в теле от давления моментально крошатся в порошок. Запомнился комментарий спасателя о том, что тела, найденные на месте крушения, очень сложно переносить. Как бурдюк с водой без ручек.
Услужливое воображение тут же рисует картину — два МЧС-ника рывками пытаются забросить мой бесформенный обгоревший труп в грузовик, и меня охватывает паника. Дикий животный ужас. Если не взять себя в руки, то я закричу. Этого нельзя допустить. Видимо, это понимает каждый, поэтому тишина в салоне гробовая. Это только в голливудских фильмах в падающем самолёте все кричат и носятся по салону. В реальности, как оказалось, всё происходит совсем не так.
Мне тоже надо отвлечься. «Это будет не больно. Я ничего не почувствую. Секунда — и всё будет кончено». После этой мысли я успокаиваюсь. Становится не страшно. Только пальцы выбивают нервную дробь, и в голове стучат какие-то африканские ритмы. Я сижу на месте номер тринадцать. Забавно. Вот и не верь после этого в магию чисел. Хотя в этом самолёте сейчас все номера несчастливые.
В голову приходит мысль написать прощальную смс-ку родным и близким. Сейчас как-то отчетливо понимаю, что кроме родителей и брата моя смерть ни для кого не станет трагедией. Что же написать? «Прощайте, мама, папа и Дима! Через несколько минут меня размажет по земле. Я вас любил»? Как-то глупо и пошло. И страшно.
Нет. Ничего писать не хочется. Теперь ясен смысл фразы «люди живут вместе, а умирают по одному». Завтра все мои друзья и близкие проснутся и вновь увидят рассвет. А я нет. И это обстоятельство уже разделило нас невидимой стеной.
В тридцать лет все-таки умирать не так обидно, как в восемнадцать. Все в жизни уже испытано. Я любил, мечтал. Успел разочароваться и в том, и в другом. Видел свет. Был женат, но не нажил ни семьи, ни детей.
Я — бесполезный путешественник во времени и пространстве, и в каком-то смысле такой конец логичен.
Последнее время часто повторял, что ничего не жду уже от будущего. Говорят, что мысли и слова способны материализоваться. Что ж, судя по тому, что сейчас со мной происходит, так оно и есть.
Почему же всё так сложилось? Где я свернул не туда?
Я откидываюсь на спинку кресла, и сцены из моей жизни мелькают перед глазами, как кадры цветного кино. Детский сад, школа, университет, переезд в Америку…