На полигоне стояли танки и бронетранспортеры. И те, и те были старые, ржавые, готовые развалиться на ходу. На полигоне находились арстгвардейские автоматчики в черном новеньком обмундировании и пригнанные оттуда же безоружные новобранцы в подержанном камуфляже. И те, и те были хмуры и растеряны. На полигоне отдельно от всех толпилась кучка высших офицеров. От нее отделился пьяный полковник с тростью. Рожа у полковника была сизая и свирепая. Помотав перед собою тростью и дернув головой, он заорал:
– Солдаты!
– Я никогда не служил! – выкрикнул ему в ответ кто-то из шеренг новобранцев.
Полковник недовольно крякнул, рожа у него стала еще более сизой и еще более свирепой. Тряхнув головой, он вновь заорал:
– Я не ошибся. Я обращаюсь к вам, как к солдатам, хотя все мы – аспиранты, айтишники, инженеры, хирурги, механики, слесаря, водители и прочая шушера – пока еще дерьмо, не заслужившее милостивого внимания от нашей родины, нашего священного Паханата…
– Нам обещали допсодержание! – опять кто-то перекричал полковника из шеренг.
– И выплату компенсаций за децимацию тоже обещали! – подхватил другой голос.
Полковник зло клацнул зубами и проревел:
– Мерзавцы и сволочи! Будьте благодарны, что вам разрешают нынче выступить в бой. Через несколько часов почти все вы сдохнете, и это будет хорошо. Но те из вас, подонки, кто уцелеет, заживут на славу. Солдатский паек, водка и все такое…
– Два дня на подготовку и на фронт? Где это такое видано! – раздался сердитый выкрик.
Полковник, покачиваясь и опершись задом на трость, вытащил из кобуры армейский пистолет и, угрожающе тряся им, продолжил свою отрывистую, гавкающую речь:
– Сейчас мы пойдем на позиции, и вы сядете в машины. Дело пустяковое – пройти на гусеницах полтораста километров…
– У меня учетная специальность кладовщик! – заголосил кто-то.
– А я танкистом никогда не был! У меня даже водительских прав отродясь не было! – послышался другой возмущенный голос.
– И у меня!
– И у меня!
Полковник согласно мотнул головой и проорал:
– Танкисты из вас, как из дерьма пуля, сами знаете, но зато все, до чего доберетесь – ваше. Жрите. Это я вам говорю, ваш боевой товарищ Анипсу. Дороги назад нет, зато есть дорога вперед. Кто попятится – сожгу на месте. Это особенно касается водителей… Вопросы?
Шеренги отозвались многоголосным ропотом. Тогда полковник трижды выстрелил вверх, а затем прокричал:
– Вопросов нет. Бр-р-ригада! Напра-во! Вперед… сомкнись! Дубье, сороконожки! Сомкнуться приказано!..
Люди изъявляли неудовольствие. Люди ворчали. Люди негодовали. Люди нехотя подчинялись…
И в этом состояла основная проблема: они все равно подчинялись. То, что мобилизованные протестовали, само по себе уже было положительным моментом. Но никто не оказывал активного сопротивления, никто не возмущался самим фактом того, что их гонят на убой, как послушных овец. Овцы, перед тем как оказаться под ножом мясника, требовали обещанного допсодержания и соответствующей их квалификации подготовки. Овцы очень хотели, чтобы им оказали хотя бы формальное уважение перед тем, как пустить в расход. И овцы проклинали полковников Анипсу, а не Негласных Паханов и уж тем более даже не помышляли замахнуться на весь блатной класс.
– Мы готовы воевать, – робко блеяли одни, – но дайте нам достойные условия.
– Нас призвал на священную войну Главпахан, – напористо блеяли другие, – и мы, как реальные пацаны своей отчизны, встали за свою хату. А ты тут, полковник, порожняк гонишь, не по понятиям расклады мутишь!
– Ох, не знают паханы, какие здесь суки на местах! – агрессивно блеяли третьи. – Ох не знают! Всех бы вас, козлов, перевешали!
Овцы блеяли вразнобой, каждая противилась на свой лад, и не было единства в этом сопротивлении, и никто из них не способен был, хотя бы внутри себя, преодолеть это ошеломительное скотство, и ни у кого из них даже в мыслях не было попытаться выскочить за пределы загона.
В тот момент Мак представил, как резко стартует с места, как голыми руками разрывает полковнику горло, как стремглав мчится к группе офицеров и, прежде чем его расстреливают арстгвардейцы, успевает уничтожить почти весь местный командный состав. Это был бы отчаянный, героический по меркам аборигенов поступок. Такое действо, конечно же, впечатлило бы немало согнанных на мясорубку новобранцев, для кого-то из них это наверняка стало бы призывом к действию. После такого мог бы вспыхнуть настоящий бунт, но только что толку…
Маку было очень горько осознавать, что он остается лишь досадной случайностью, мощной флуктуацией, которая, несмотря на всю свою силу, все равно не способна кардинально изменить ход истории этой проклятой молочной планеты, что одно удачное восстание не решит ровным счетом ни одной проблемы, что миллионы других продолжат покорно исполнять темную волю блатных мира сего и что такие же заблудшие и бездумные овцы придут, понукаемые своими хищными хозяевами, из других загонов, чтобы подавить, забить, затоптать взбунтовавшуюся отару во имя сытости и вящей славы венценосных волков.