Защекотало щеку. Мак провел по ней рукой и обнаружил, что это слеза. Пси-центр заблокирован, а эмпатия все равно работает. Это нормально. Это хорошо. Так и должно быть.
– Я прошу прощения, вы мешок отдадите? – прозвучал под ухом Мака сиплый голос.
Мак обернулся, посмотрел непонимающе на мужичка.
– Мешок отдадите? – повторил мужичок. На этот раз взгляд он не прятал, смотрел прямо, но настороженно, с прищуром, чуть втянув голову в плечи, словно его сейчас могут ударить.
– Конечно, – Мак стянул рюкзак с плеч, – возьмите.
– Благодарю вас, – просипел мужичок. – Я пойду, вы потом подходите, если что.
– А почему эвакуация не происходит? – спросил Мак. – Вы говорили, что автобусы уже наготове, а никого вывезти не могут.
– Договариваются, в какую сторону вывозить.
– А это важно?
– Конечно, важно. Для них важно, не для нас, – мужичок ткнул пальцем вверх. – Для властей наших, колечианских, и ихних, арстотцкских. Гуманность, она ведь тоже свою цену имеет. И свой престиж. И вес политический тоже имеет. Одни – наши – хотят, чтобы беженцы в сторону неоккупированной Колечии ушли, другие – ихние – хотят, чтобы к арстотцкской границе последовали. Это все кукареки на камеру снимут, по телевизору покажут. Покажут, как кормят и поят несчастных, как лечат их и так далее. Предъявят гуманизм всему миру. А пока они спорят, кто из них гуманней, люди мрут как мухи. Так вот.
– Неужели так можно? – возмутился Мак. – Какой в этом смысл? Это не стоит того!
– Вы меня, конечно, извините, молодой человек, – угрюмо сказал мужичок, – но такое ощущение, что вы с неба упали.
Мужичок схватил рюкзак и поковылял прочь. Возле угла роддома он остановился, обернулся и просипел:
– Вы потом подходите оба к печке. Там суп горячий будет. Так себе, почти вода одна. Но чем богаты, тем и рады.
Мужичок исчез, а Мак еще долго растерянно глядел в пустоту, потом начал прислушиваться к шуму внутри пристройки-мавзолея. До уха доносились почти неуловимые всхлипы. А, может, это просто казалось. Хотелось войти, утешить Сергиу, но Мак нутром чуял, что этого делать не стоит. Пожалуй, он впервые осознал, почему в Межзвездном Содружестве Разума была принята Первая директива о невмешательстве. Уж иногда точно не стоит вмешиваться в чужие дела, даже если они идут совсем паршиво. Иногда крайне важно пережить горе в одиночестве самому, чтобы потом возродиться или навсегда угаснуть, но не ненавидеть тех, кто, пускай и с добрыми намерениями, влез в твое личное пространство.
«Вроде все так, все правильно… И все же… и все же… и все же… потом, не сейчас, Сергиу нужна будет поддержка…»
Тяжело вздохнув, Мак побрел в сторону огромной кучи мусора из кирпича и битых шлакоблоков, залез на ее вершину, осмотрелся. Дома, дома, дома. Все разбиты, все заброшены. Только ветер гудит в пустых окнах. И, кажется, где-то начали пощелкивать пулеметные трели. Мак взглянул вверх. Небо было спрятано за густыми хмурыми тучами. Наверно, на этой молочной планете аборигенам не дано видеть солнце и звезды. А если и дано, могут ли они оценить их красоту?
«Конечно, могут, – подумал Мак, – ведь и в Инферно, хоть и ненадолго, но случается что-то светлое, что-то такое, что, в конце концов, дает шанс и надежду, и волю выбраться из гравитационного колодца и познать все бездонное величие космоса… И облака здесь тоже наверняка время от времени раздвигаются и обнажают перед взором дикарей красоту звезд… Так, может, им все же помочь? Совсем самую малость… чуть-чуть подтолкнуть вверх, показать, где звезды, и как к ним стремиться. А там сами разберутся. Потом и вмешиваться не надо… Только во имя всех черных дыр Вселенной, Алиса, пожалуйста, не комментируй мои мысли. Только не сейчас».
Симбионт безмолвствовала, и Мак, опустив очи долу, благодарно кивнул. В поле его зрения попало нечто. Мак не сразу определил, что это. Он напряг зрение и внезапно различил распростертую на газоне человеческую фигуру цвета хаки, утопающую в траве и асфальтном крошеве.
Мак стремительно спустился вниз, подбежал к газону. Это был мертвый солдат и было в нем что-то неправильное, противоестественное. И снова Мак не сразу понял, что не так, а когда сообразил – отшатнулся.
У мертвеца отсутствовала верхняя половина головы. И глаз тоже не имелось. Вскинутый подбородок. Разинутый черный рот. Серо-коричневые щеки, такие же серо-коричневые скулы, опухший побуревший нос, а дальше – пустота. Мак снова взглянул на покойника, быстро отвел взгляд. Потом проделал эту операцию еще раз… И еще раз… И еще.
«Привыкай, – приказывал он себе, – привыкай! Неизвестно, насколько ты здесь. Смотри, Мак, смотри! Ты не можешь улететь так просто отсюда. Теперь точно не можешь! Ты никого так и не спас! Обещал, но не спас! Смотри, Мак, смотри! Ты должен остановить это безумие!.. Только ничего не комментируй Алиса, я все прекрасно знаю про Первую директиву, но разве так можно? Разве так можно жить, как они живут?»