Инспектор сделал глубокий вдох, осознал, что он ничего изменить уже не в состоянии, что раз уж пошел по скользкой дорожке, нужно идти до конца, иначе точно каюк, а так… так, может, и пронесет.
– Сто крат на тридцать семь лунок, как же! – пробубнил Инспектор, снимая трубку телефона. – Только в это зеро еще попасть надо, а не попадешь – самого обнулят.
Набрав номер, который, согласно заверениям Вестника, не может быть прослушан, Инспектор долго вслушивался в телефонные гудки, потом механический женский голос начал равнодушный монолог:
«Здравствуйте! С вами говорит голосовой помощник мебельно-юридического предприятия «Максимилианус» братьев Роба и Пьера из Арраса при Коллегии адвокатов префектуры Алтанского района. Спасибо за ваш звонок. Если вы нуждаетесь в юридической консультации, нажмите «1», если вам необходим вызов профессионального адвоката или помощника адвоката на дом из Общества Друзей Конституции, нажмите «2», если вы хотите заказать у нас эксклюзивную мебель правосудия, нажмите «3», если у вас имеются другие вопросы, нажмите «4», дождитесь гудка и сообщите о вашей проблеме».
Инспектор нажал «4» и хрипло сказал:
– Извините, кажется, я самую малость ошибся номером, – и положил трубку.
Надо было сказать именно «самую малость ошибся», это фраза являлась кодовым обозначением того, что через КПП прошел тот, кого искал Вестник.
«Еще два часа впахивать! Хоть бы больше без происшествий!» – подумал Инспектор, вытерев липкий пот со лба и бросив тревожный взгляд на семейное фото. Затем, набрав побольше воздуха в легкие, гаркнул в микрофон:
– Следующий!
День 13
Накрапывал дождь. Мак, прижавшись лбом к холодному автобусному стеклу, смотрел на мир. Мир был сер и уныл. Солдаты, флегматичные и отупевшие от выполнения изо дня в день, из часа в час одних и тех же функций регулировщиков, лениво жестикулировали, указывая новоприбывшим на блеклые однотипные палатки – места временного размещения. Другие солдаты с такими же флегматичными и отупевшими лицами сопровождали беженцев, прошедших фильтрацию, к совершенно одинаковым, забрызганным грязью автобусам. Небо окончательно затянулось мрачными тучами, и было совершенно непонятно, отчего оно такое хмурое: то ли из жалости оплакивало скупыми капельками дождя людское горе, то ли, раздосадованное на тривиальный абсурд происходящего, поплевывало свысока на безблагодатную суету человеческого муравейника.
Автобус заполнялся беженцами, галдящими и толкающимися в тесном проходе. Кто-то плюхнулся в соседнее кресло. Мак оторвался от стекла. Рядом с ним сидел мужчина в возрасте с грязно-седыми волосами и бородой. Глаза у мужчины были усталые, как и у большинства в этом лагере, однако огонек в них все еще не угас, что заметно отличало его от многих и многих несчастных жертв нелепой войны; и это заинтересовало Мака.
Мужчина осклабился и сказал:
– Здравствуй, друг.
– Здравствуй, – ответил Мак.
– Сколько здесь пробыл? – спросил мужчина.
Мак пожал плечами:
– Со вчерашнего дня был здесь.
– Быстро, прям как я, – сказал мужчина. – Обычно тут минимум четыре дня сидят, а некоторые и вовсе до двух недель. У тебя здесь, наверное, связи есть?
– Какие связи? – не понял Мак. – Что такое связи?
– Знакомые, – пояснил мужчина, – те, кто без проблем фильтруют.
– Нет знакомых, – сказал Мак.
– Без знакомств нынче никуда. Это тебе, значит, очень повезло, – заметил мужчина, шмыгнув слегка расплющенным носом. – Знакомствами надо обзаводиться, иначе будет плохо. Так было, так есть и так будет, – мужчина снова шмыгнул носом, указал глазами куда-то. – Смотри, что без связей бывает.
Мак повернул голову, посмотрел в окно. Мимо автобуса брел, спотыкаясь и меся жидкую грязь, понурый молодой человек с разбитым в кровь лицом и наручниками на сплошь покрытых ссадинами и синяками руках. Его сопровождали двое военных.
– Не прошел фильтрацию, – пояснил мужчина. – Паспорта нет. Или ляпнул что-то не так. Или нашли татуировку на теле какую-нибудь неправильную. Или обнаружились родственники в колечианской армии. Или просто рожа его господину экзекутору не понравилась. В любом случае – это для паренька плохо закончится.
Мак молча кивнул. Он уже привык к боли, страху, негодованию, злости, ко всему спектру негативных эмоций, излучаемых аборигенами молочной планеты, он перестал обращать на это внимание, и, кажется, пси-центр внутри его мозга стал покрываться защитной корочкой, чтобы, все еще ментально ощущая и ощупывая окружающих людей, не эмпатировать им, не сопереживать каждому несчастному, погрязшему в дьявольских путах этого дикого и ужасающего мира, иначе можно было просто сойти с ума.