Капрал подробно объяснил, как разыскать девицу, и приободренный Каленск ускоренным шагом направился к палаточному городку. После непродолжительных поисков он нашел то, что хотел. Девица в самом деле была огонь: высокая, стройная, длинноногая, но не швабра – и грудь при ней, и задница округлая, и рот пухлый, рабочий. Правда, глаза у нее были прожженной, видавшей виды шлюхи, но кого волнуют глаза? Одета девица была в джинсы и весьма приличную куртку из натуральной кожи.
«Неплохо сохранилась», – подумал Каленск, а вслух сказал:
– Ты, говорят, это…
Девица криво усмехнулась, окинула Каленска оценивающим, совершенно бесстыжим взглядом и произнесла прокуренным голосом:
– Правильно говорят.
– Сколько? – спросил Каленск.
– Сотня за час.
– Сколько, бля? – возмутился Каленск. – Да за такие бабки гречку полгода жрать можно.
– Можешь купить себе гречки, – нарочито равнодушно произнесла девица, – а я свою расценку сказала.
– Всегда знал, что в Колечии все бабы шлюхи конченные! – процедил сквозь зубы Каленск. – Потаскухи чертовы! За бабки в любую дырку дать готовы!
– Угу, – кивнула девица и бессовестно улыбнулась.
– Шалавы! – брызнул слюной Каленск. – Понаехали в нашу Арстотцку, превратили в помойку свое недогосударство, а теперь к нам едут, нашу нацию развращать.
– Угу, – кивнула девица и улыбнулась еще бессовестней.
– Шмары! – окончательно взбеленился Каленск. – Прошмандовки! В стране и так с работай напряг, а тут вы, бля, понаехали, расценки демпингуете, рабочие места отнимаете!
– Я ничего не демпингую, – сказала девица спокойно, – я, наоборот, держу цены на уровне, чтобы дать возможность менее профессиональным кадрам реализовать себя в своей специальности.
– Чё, умная такая? – рявкнул Каленск.
– Какая есть, – сказала девица и демонстративно зевнула, прикрыв рот пальцами с длинными аккуратными ногтями. – Если что-то не устраивает, иди покупай гречку и ищи марамоек. Как раз тебе под стать.
– Слышь, я тебя щас за так оприходую, – пригрозил Каленск, – не дерзи мне тут, подстилка!
– Ты сам не дерзи, шнырь, – сказала девица снисходительно. – За мной через пару-тройку часов приехать должны. И смотри, чтоб тебя тогда самого не оприходовали. А я еще доплачу, чтоб на это посмотреть.
Каленск опешил. Очень хотелось дать сучке хорошего леща. Но вдруг не блефует, вдруг за ней и правда шишка какая-то едет…
– Давай за сорокет, – сказал Каленск примирительно, – сорокет – это хорошие деньги.
– Я гречку не ем, – сказала девица, – а потому сотня за час.
– Ладушки, давай по твоей расценке, – сказал Каленск. – Я вот тут смекнул, мне и получаса хватит. Так что давай за пятьдесят. Полтинник – это очень даже неплохо.
– А если тебе пятнадцати минут хватит, то за двадцать пять? – спросила девица.
– Ну… в принципе, можно и так, – ободрился Каленск, подсчитывая в уме количество кредитов, которые он сэкономит на такой выгодной сделке.
– А если тебе пятнадцати секунд хватит, то это сколько? – девица, обнажив ровный ряд белых зубов, ехидно улыбнулась.
– Чё, издеваешься? – выпалил Каленск.
– Да, – коротко и нагло ответила девица и рассмеялась.
«Ох, дать бы ей леща… дать бы ей леща», – подумал Каленск, но вслух обидчиво произнес:
– Вот зря ты так. Я же по-человечески хочу с тобой, давай поторгуемся хотя бы.
Девица изобразила задумчивость, подняла глаза вверх, порыскала взглядом вдоль серых плотных туч, будто пытаясь найти в них брешь и узреть истинный цвет небес, но, разочарованно вздохнув, с прищуром посмотрела на Каленска и, медленно, но совсем не эротично облизав пухлые губы, сказала:
– Ну хорошо, давай поторгуемся.
– Семьдесят, – тут же выпалил Каленск.
– Двести, – мгновенно ответила девица.
– Да ты… – Каленск на секунду потерял дар речи, забыв про травму, попытался сжать левую руку в кулак, шикнул от боли, а потом выдавил из себя:
– Да ты же… ты… ты… зачем так?..
– Жадный ты, – сказала девица, – а я не люблю жадных. Знаешь вашу арстотцкскую народную пословицу: скупой платит дважды. Так что если тебе чего-то прямо очень хочется, придется заплатить двойной тариф.
– Это я жадный? – возмутился Каленск. – Это я, бля, жадный? Да я мамане каждую неделю бабки отсылаю на пирожные с кремом.
– А моя без вести пропала… в Ведоре, – произнесла девица с металлом в голосе, и на самое малое мгновение взгляд ее утратил матерую прожженность, глаза помутнели и будто даже увлажнились, а лицо исказила гримаса боли и отчаяния.