– Речевые функции разблокированы. Говори!
Фельдфебеля почему-то бросило в пот, дыхание вдруг затруднилось. Превозмогая себя, он кое-как выговорил:
– Он был… здесь… был… дней пя…
– Пять дней назад? – уточнил мистер Икс.
Каленск кивнул.
– Куда он направился?
– Не зна… – Каленск изможденно запрокинул голову, умоляюще посмотрел на своего мучителя, – не зна… чес… сло…
Мучитель щелкнул Каленска по носу – одышка внезапно прошла.
– Соберись, тряпка! – сказал мистер Икс. – Тебе осталось ответить всего на пару вопросов. Может, он с кем-то ушел?
– С кем-то, – кивнул Каленск. – С каким-то хмырем, вроде. То ли в инженеры, то ли в программисты подался, то ли еще в кого-то в этом роде.
– Ты видел того, кто его забрал.
Каленск отрицательно повертел головой:
– Найти его хотел, но нет… кто-то из беженцев сказал, что он в инженеры подался. В Парадизну…
– Кто-нибудь еще разыскивал Ререм-Мака?
– Вонел, – сказал Каленск бессильно. – Вонел это…
– Я знаю, кто такой Вонел, – мистер Икс отпустил ладонь.
Каленск упал на спину, гулко стукнувшись затылком о жесткий паркет.
– Спасибо за сотрудничество, – сказал мистер Икс замогильно. – В награду за это можешь пока еще пожить, точнее – посуществовать. И не вздумай рассказать кому-нибудь, что здесь произошло. Иначе я тебе устрою потерю трудоспособности, лишу любимой работы: приду и переломаю еще и ноги. Как ты тогда на дознаниях людей избивать будешь?
Вопрос был явно риторический, поэтому Каленск, закрыв глаза, не стал на него отвечать, поэтому не сразу понял, что мистер Икс ушел, а когда осознал, что он валяется на полу в полном одиночестве – застонал.
«Дерьмовая жизнь! – подумал фельдфебель, пытаясь подняться. – Где справедливость? Вторую руку покалечили. Так и не потрахался. Меня, считай, трахнули. Три сотки увели. Мамане нечего послать. Ну почему мне так не везет! Почему жизнь – такое дерьмо! Почему я здесь, в этой сральне? Почему не в Парадизне родился? В Парадизде будут салюты. В Парадизне жизнь кипит. В Парадизне – День национальной гармонии…»
день 22
«Вчера был День национальной гармонии, – лениво думал Мак одну и ту же мысль, наверное, уже в тысячу первый раз, – меня били, потому что палачам вместо отдыха пришлось работать в праздник… вчера был День национальной гармонии… и меня били… палачам было обидно… палачи не хотели работать в праздник… они хотели гармонии… да… вчера был День национальной гармонии…»
Мак не мог сосредоточиться. Каждые четыре часа ему кололи какую-то термоядерную смесь, от которой мышцы превращались в нечто желеобразное и ватное, отказывающееся подчиняться импульсам центральной нервной системы. В голове стоял плотный туман, парализующий волю. Палачи задавали вопросы, и было очень трудно не отвечать на них. Вещество, которое ему кололи, как-то странно действовало на мозг, вызывало жуткое желание говорить правду и ничего, кроме правды. И помощи неоткуда было ждать. Алиса изолировалась, поставила фильтры, чтобы не дать отравить и себя. У Алисы сработал спящий алгоритм. Алиса мудра. Алиса умница. Алиса, затаившись, готовилась к активному контрнаступлению, к отвоеванию организма от особистского яда. Мак, по крайней мере, надеялся на это.
Возможно, симбионт все-таки посылала какие-то поддерживающие сигналы или просто сказались психологические тренировки в Малом Межорбитальном лицее, потому что Мак неведомым способом находил в себе силы не отвечать на вопросы палачей.
Палачей это очень огорчало. Палачи хотели быстро и профессионально выполнить свою работу. Палачи мечтали пораньше попасть домой, за праздничный стол к родителям, женам, детям и собутыльникам. Палачи были самыми заурядными мещанами со специфической трудовой деятельностью. Палачи были злы и банальны.
В конце концов, осознав, что такими темпами они не закончат даже к вечернему торжественному салюту, что национальной гармонии им сегодня не видать как своих ушей, палачи принялись избивать Мака и жаловаться ему же на него.
– Меня в ресторане компания ждет, уже бухие все, – причитал первый палач, накручивая электропровода на пальцы ног и ставя клеммы на соски Мака.
– Я дочурку обещал сводить в парк развлечений, – обиженно говорил второй палач, лупя Мака мешочком с песком по почкам.
– Совести у тебя нет, нам за переработки гроши заплатят, – сетовал третий палач, надевая Маку на голову пластиковый пакет.
«Бедные палачи. Испортил им такой чудесный день», – думал Мак, ощущая огромное чувство вины и стойко перенося побои.
Палачи не добились от него ответов, но заставили думать об одном и том же, и мысли возвращались на круги своя и, как заезженная пластинка, однообразно и уныло вертелись в голове, повторялись и циклились, доводили до умопомрачения: