Ходила из угла в угол, грызла ногти, кусала губы, заламывала пальцы. В блятской тишине квартиры мои мысли грохотали оглушающе громко. От адреналина всё еще подрагивали кончики пальцев. После такой поездочки сложно вот так быстро и просто успокоиться.
Сон отсутствовал. Только ближе к утру, когда глаза дико жгло, а веки сами по себе уже смыкались, я завалилась спать прямо на диване. К обеду, когда солнечные лучи нагло, заплясали на моем лице, я проснулась. Желудок ныл, требуя еды. Я заставила себя подняться, заставила пройти на кухню и хоть что-то затолкнуть в себя. Зачем всё это делать? Зачем напитывать себя силами? Ради чего? Всё уже давно похерено. Я задавалась одними и теми же вопросами, пока заталкивала в себя еду, игнорируя проклятые слёзы.
Вечер и большую часть ночи провела в тишине, сидя на диване и смотря в окно. Вспоминала маму, свою прошлую жизнь в детдоме и вне его стен. Тоска и выжигающая боль сплелись в одну веревку и, будто петлей затянулись у меня на шеи.
Уже утром, когда я дремала, послышался шорох со стороны входной двери. Я тут же проснулась и прислушалась к подозрительным звукам. А вдруг кто-то чужой там трётся? Через несколько секунд щелкнул замок и на пороге возникла Ирина, у меня тут же от сердца отлегло. Знакомое лицо – это всегда хорошо.
- Это тебе к сегодняшнему благотворительному вечеру, - сухо заявил она, отдав мне сначала одну увесистую коробку, затем другую. – Через полтора часа к тебе приедет визажист, чтобы привести в порядок. Потом прибудет машина, водитель заберёт тебя.
- Хорошо, - растеряно проговорила я, чувствуя, что и от Ирины тоже исходит знакомый колючий холод. – Ты не останешься?
- Я в няньки не записывалась, - резко ответила она и быстро покинула квартиру.
Понятное дело, что бесконечно я бы не смогла скрывать тот факт, что нахожусь на поводке у мэра. Мое долгое молчание спокойно можно счесть за полное согласие взять на себя роль предателя. Никто в этом не виноват, кроме меня. Эта мысль уже давно врезалась мне в мозг, отравила всё живое и ядом расползлась по венам.
Я оставила коробки на полу, мне было совершенно неинтересно заглядывать внутрь. Наверное, там шмотки к грядущему празднику лежат. Измученное сердце подсказывало, что сегодня должно случится нечто важное и вряд ли это важное будет для меня хорошим.
Визажист или как его там, приехал ровно через столько, сколько указала Ирина. Молодой высокий парень, опрятно одетый с небольшим чемоданчиком в руке. Я кратко поздоровалась с визажистом и спокойно позволила ему заняться своими прямыми обязанностями.
Казалось, что меня не просто приводят в порядок, а готовят к какой-то битве. Было в этом что-то действительно верное. Будет битва. Не та, где размахивают мечами и побеждают злого дракона, а другая битва – словесная, заточенная во взглядах. Я не выполнила то, что требовал от меня мэр и вряд ли он захочет это оставить просто так. Пусть в глазах Вадима я уже буду мразью, но мразью, которая пала не так низко.
- У вас красивые глаза, - зачем-то сказал визажист, может, хотел разбавить гнетущую тишину. Черт его знает. Я ничего не ответила.
Когда меня размалевали и уложили волосы в тугие локоны, собрав их немного на затылке, парень тихонько собрал свой чемоданчик с косметикой и ушел. Я переоделась. Вечернее длинное платье оказалось для меня жутко неудобным. Оно было по размеру, но я не привыкла к таким тряпкам. Они абсолютно не практичны: ни убежать не получиться, ни нормально замахнуться. Может, просто заявиться на этот банкет в своих обычных шмотках? Так сказать, удивлю публику. Но, боюсь, Вадим не одобрит моей такой выходки. Как странно получается… Предать его я не побоялась, а негативной реакции боюсь. Лицемерие уже какое-то получается.
Когда за мной пришел водитель я чётко поняла, что Вадим видеться со мной наедине уже не хочет. Какой-то внутренний голос подсказал, что черта перейдена, он всё знает и он меня никогда не простит. Желудок вдруг сжался в болезненном спазме, я думала, что меня вывернет прямо в комнате, но нет. Обошлось.
Водитель молча сопроводил меня к машине. Помог пристегнуться. Меня всю начало колотить. Скоро настанет момент, когда я должна буду отвечать за то, что совершила или во всяком случае, пыталась совершить.
Когда мы приехали в резиденцию мэра, я кое-как затолкала внутрь себя всё то дерьмо, что отравляло мои мысли и выжигало будто кислота остаток нервных клеток. Маска полного безразличия долго не хотела «усаживаться» на моем лице, потому что я не привыкла так долго играть роль. Но в конечном итоге, я выбралась из машины, заблокировав любые эмоции.