Дальше мы уныло ехали молча. Лес забавлялся нашими умами, вызывая одни страхи и сменяя их на другие, но в любом случае делал все, чтобы измотать нас окончательно. Мне, например, казалось, что за нами наблюдают, что в лесу скрываются враги. В ветвях высоко над готовой, в тенях на берегу реки мне чудились холодные глаза и жадные руки. Я представлял множество крылатых змеелюдей, вооруженных короткими бронзовыми копьями и наблюдающих за нами с ледяной злобой рептилий. Они крались следом, скользя в тишине как змеи. Я пытался убедить себя, что мои страхи вымышлены, всего лишь игра воображения, но все-таки с подозрением следил за тенями.
Незаметно ночь накрыла лес, но ничего не изменилось. В этом месте, вечно темном и сверхъестественно тихом, дневной свет воспринимался как слабый и чужеродный. Coed Nos, Лес Ночи, как назвал его Тегид, и он был прав. Солнце могло сколько угодно ублажать обычный дневной мир, но мы вошли в царство Ночи, где солнце бессильно.
Лагерь разбили у реки, развели большие костры. Но огонь не принес утешения. Лес, казалось, впитывал тепло и свет, высасывал из пламени саму жизнь, делая его тусклым. Мы сгрудились у огня, чувствуя лесную тишину за нашими спинами.
Я не мог есть, не мог разговаривать, зато каждые несколько минут озирался по сторонам. Не получалось отделать от ощущения, что за нами наблюдают.
Думаю, другие тоже это почувствовали; никто не разговаривал, как обычно у костра, когда позади долгий переход. Мы не могли преодолеть всепоглощающей тишины и позволили ей накрыть нас с головой.
Ночь прошла ужасно. Никто не спал; мы лежали, глядя на густую путаницу ветвей, слабо освещенную нашими кострами. Каждого из нас посещали странные, тревожные видения.
Глядя пустыми глазами во тьму, я вдруг увидел мерцающую фигуру, которая, приблизившись, превратилась в стройную женщину в белом. Гэвин? Я вскочил.
— Гэвин! — Я побежал к ней. Она дрожала, руки ее были обнажены и холодны, и было видно, что она бродит по лесу уже много дней. Должно быть, она сбежала от похитителей.
— Гэвин! О, Гэвин, все в порядке, мы здесь, — воскликнул я и потянулся, чтобы взять ее за руку, забыв, что от моей металлической руки ей станет еще холоднее. Я коснулся ее, и она слабо вскрикнула.
— Мне холодно, Лью, — пожаловалась она.
— Вот, возьми плащ, — сказал я, сдергивая его с плеч. — Закутайся, садись к огню. Я тебя согрею, — сказал я и сунул серебряную руку в пламя костра.
Подождав, пока металл нагреется, я взял Гэвин за руку. Но я не рассчитал, металл оказался слишком горячим, он обжег ее. Гэвин вскрикнула и отдернула руку, но кожа успела прикипеть к металлу, так что руку она отдернула вместе с клочьями кожи. Да что там кожа! Мое прикосновение прожгло ее до костей.
Гэвин закричала. Мышцы тоже пострадали и теперь не держали кости. Они рассыпались и тут же затерялись в снегу. Гэвин нянчила остаток руки и кричала.
Я растерялся. Очень хотелось как-то утешить ее, но страшно было прикоснуться, как бы не сделать хуже. Подбежал Тегид. Он схватил Гэвин за плечи и начал яростно трясти ее.
— Успокойся! — кричал он. — Успокойся, а то они услышат!
Но она не помнила себя от боли. Она в голос рыдала, держась за руку.
Тегид продолжал кричать, чтобы она замолчала и не навела на нас врагов.
Подскочил Бран. Не говоря ни слова, он вонзил клинок в сердце моей жены. На ее белой одежде начало расплываться алое пятно. Она повернулась и беспомощно вскрикнула.
— Ллев! Спаси меня!
На моих глазах происходило нечто чудовищное, а я не мог пошевелиться. У меня не было сил спасти любимую. Она упала. Кровь из раны все текла. Гэвин перевернулась на спину и протянула ко мне руку.
— Ллев… — выдохнула она и затихла. Мое имя было последним словом, слетевшим с ее уст.
Кровь сочилась из раны, проделав красную дорожку в белом снегу. Снег начал таять. Сквозь него проступила зелень; там, где кровь растопила снег, трава росла на глазах. Я дико озирался. Леса больше не было. Тегид и Бран исчезли, оставив меня на вершине холма над ручьем; на том берегу стояла рощица стройных серебристых берез. Я наблюдал, как снег сходит со склонов холма, как появляются сотни желтых цветов. Облака разошлись, открыв ярко-голубое небо и теплое солнце.
Когда я обернулся, Гэвин уже не было. На том месте, где она упала, остался лишь небольшой холмик. Над ним светилась куртинка белых цветов: там, где лежала Гэвин, пророс тысячелистник.
Со слезами на глазах я, спотыкаясь, спустился с холма к ручью, встал на колени и окунул лицо в чистую холодную воду. Почти сразу я услышал в березовой роще голос, — он легко, по-птичьи, выпевал странную мелодию. Я перепрыгнул речей и вошел в рощу. Вышел на поляну и остановился. В центре поляны, в луже золотого солнечного света, стояла беседка из березовых веток; песня лилась оттуда. Мои чувства разом обострились. Я осторожно вышел из-под деревьев и подошел к беседке. Однако стоило мне подойти, пение прекратилось. В беседке что-то мелькнуло. Я замер.
Появилась женщина в чем-то зеленом и желтом. Нежно-золотистые волосы падали на ее лицо, и мне никак не удавалось узнать ее. Она вышла из беседки и подняла руки к солнцу, купаясь в солнечных лучах, как в воде.
Я не шевелился, даже не дышал. Она повернулась ко мне и сказала:
— Лью, вот ты где. Я ждала тебя. Почему тебя не было так долго? — Легким движением она убрала волосы с лица, и я ахнул. Она рассмеялась и сказала: — Ну, и где мой поцелуй? — Ее голос звучал слаще любой музыки.
— Гэвин?
Она протянула мне руки.
— Я жду, любимый.
— Гэвин, ты умерла. Я видел! Это было у меня на глазах!
— Умерла? — Она произнесла это слово так нежно, как будто бабочка, садящаяся на лепесток. Все еще улыбаясь (ее губы восхитительно изогнулись), она подняла голову с притворным вызовом. — Для меня больше нет смерти, — сказала она. — И где мой поцелуй?
Я схватил ее в объятья и ощутил теплые губы и вкус меда на языке. Я прижал ее к груди, целуя в рот, в щеки, в шею, боясь выпустить из рук.
— Я думал, что потерял тебя, — бормотал я, не в силах сдержать слез радости. Я глубоко вдохнул ее теплый живой аромат, как будто хотел сделать ее частью себя. — Никогда не оставляй меня, Гэвин.
Она тихо рассмеялась.
— Оставить тебя? Как я могу оставить тебя? Теперь ты часть меня, как и я часть тебя.
— Скажи это еще раз. Пожалуйста, скажи мне, что ты никогда не оставишь меня.
— Я никогда не оставлю тебя, душа моя, — прошептала она. — Я люблю тебя навсегда…навсегда…
— Ллев? Что ты делаешь?
Я узнал голос. Тегид. И с раздражением повернулся к нему.
— Ты что, не видишь, что я занят? По-моему, ты тут не нужен. Уходи.
— Лью, вернись к огню. Ты замечтался.
— Что?!
Лицо Тегида потемнело, как будто над головой у него пролетело облако, заслонив солнце.
— Возвращайся в лагерь, — жестко сказал он. — Ты во сне ушел от костра.
Солнечная поляна исчезла. Я очнулся в лесу. Стояла ночь. Никакой беседки не было и в помине, Гэвин исчезла.
После этого я ни с кем не говорил целых два дня. Смущенный и обескураженный, я сторонился товарищей. Если нужно было что-то приказать, то Кинан или Бран прекрасно справлялись без меня.
Мы все глубже уходили в лес. Деревья стали еще больше, их огромные переплетенные ветви практически не пропускали свет, так что мы шли во мраке. Было душно, словно нас зашили в кожаные мешки. Вот уж воистину Coed Nos.
От стволов исходила какое-то томление, впрочем, оно жило и в мягкой земле под ногами. От всего этого накатывала необъяснимая усталость сродни летаргии. Она цеплялась за ноги, на каждом шагу лишая нас части жизненных сил.
Мы ехали друг за другом, понурив головы, опустив плечи. Пешие шли впереди, иначе мы не уследили бы за отставшими. Тегид боялся, что если мы кого-то потеряем, то больше никогда не найдем.