— Что случилось? Вы ранены? Вам знаком этот человек? Мы позвонили вашей матери, она скоро будет здесь.
Я стою молча, ошеломлённая произошедшим, и не отвечаю ни на один из вопросов, которые мне задают. Я не могу объяснить, что только что видела: Кэнди велела мужчине бросить пистолет — и он бросил; она велела ему лечь на пол — и он лёг. Я не знаю как, но она остановила этого человека.
И спасла нас.
Кэнди сидит рядом со мной в конференц-зале и даёт показания полиции. Её дыхание прерывистое, а лицо застывшее. Какой бы собранной и храброй она ни была раньше, сейчас она выглядит так, словно тоже пребывает в шоке.
Её взгляд перемещается на меня, и она замечает, что я пристально смотрю на неё. Под столом её пальцы соприкасаются с моими, она берёт меня за руку.
И не выпускает до конца вечера.
Глава 10. Наши дни
Я продираюсь сквозь слои бархата.
Чернильная драпировка падает на меня со всех сторон, опускаясь на голову, плечи, руки, поглощая меня своими чёрными складками.
Собственное тело кажется невесомым. Я не знаю, где я.
Мне это снится?
Мне куда-то надо попасть. Кажется.
Вдалеке слышны ритмичные хлопки и слабые одобрительные возгласы.
— Санни! Санни!
Толпа зовёт меня.
Вытянув руки, растопырив пальцы, я прокладываю путь вперёд сквозь тяжёлую ткань. Наконец, я вырываюсь. Я за кулисами, стою под массивными установками, окружённая штабелями ящиков с оборудованием и футлярами для инструментов. Мигающий свет на сцене сбивает с толку.
— Санни! Санни! Санни!
Скандирование звучит лихорадочно. В передней части зала, кажется, битком набито. Для зала такого размера за кулисами должно быть оживлённо. Но там никого нет. Где съёмочная группа? Где сценические рабочие и техники? Я переступаю через паутину толстых электрических кабелей, разбросанных по полу, блуждая по вздымающемуся лесу усилителей и динамиков.
Наконец-то я вижу людей.
Это наша команда подтанцовок. Они держатся за руки, низко склонив головы, выполняя ритуал перед шоу.
— Где, блин, тебя носит?
Голос Кэнди гремит у меня в ушах, и я оборачиваюсь. Она стоит прямо у меня за спиной, руки скрещены на груди, её костюм сверкает, как будто она только что вынырнула из ванны с драгоценностями. Выражение её лица скрыто в темноте, но я знаю, что она злится на меня.
Пожалуйста, не сердись на меня.
Я тоже в костюме, многослойная юбка-лепестки распускается у меня на талии.
— Пошли, — говорит Кэнди. — Пора.
— Но… — я растерянно поднимаю глаза. — Какой сегодня сет-лист? И где Мина? Нельзя же выступать без неё.
— Она уже там.
Кэнди поворачивается и важно расхаживает, её гладкий конский хвост развевается за спиной, каблуки-шпильки острее ножей.
Подтанцовка расходятся и выстраивается в ряд — отряд послушных солдат, готовых к отправке, процессия затенённых лиц, наблюдающих за мной, пока я догоняю Кэнди.
Чёрная драпировка за ними колышется. Я прищуриваюсь. Что-то движется за занавесками. Что-то большое, выпуклое. Его форма проступает сквозь ткань, как у морского существа, притаившегося прямо под поверхностью стоячей воды.
— Кэнди… — не знаю почему, но голос срывается на шёпот. — Кэнди, ты это видишь?
До меня доносится ужасное, едкое зловоние, похожее на запах горящего пластика и обугленных волос. Гниющее мясо и открытые раны. Пахнет серой. Глаза слезятся, а желудок сжимается. Кэнди, кажется, вообще ничего не замечает — ни запаха, ни того, как что-то под занавесками подползает всё ближе и ближе. Она просто продолжает идти вперёд, пока мы не достигаем основания лестницы, ведущей на сцену. Толпа на другой стороне не перестаёт кричать.
— Ты готова? — поворачивается ко мне Кэнди.
Я понятия не имею, где мы и что я делаю, но киваю. Неподготовленность — это проклятие в мире Кэнди. Она протягивает руку и берёт меня за руку. Мы поднимаемся по лестнице, по одному пролёту за раз: вверх, вверх и вверх.
Я следую за тобой.
Я всегда... следую за тобой.
Прожекторы вспыхивают, как сигнальные ракеты, и мы оказываемся там, на сцене, заключённые в бархатистые внутренности позолоченного театра, в фокусе внимания в центре огромного оперного зала. Частные ложи выстроились вдоль стен, как ряды сверкающих зубов. Херувимы с розовыми лицами смотрят на нас сверху вниз из облаков, нарисованных на потолке. Толпа внизу в экстазе, живая, извивающаяся масса поднятых рук и красных открытых ртов, голодных и умоляющих. На секунду меня захлёстывает волна удовольствия от получения всего этого нефильтрованного внимания: Да, вот оно, вот это чувство, ещё, ещё…