Я сворачиваю за угол и оказываюсь у входа в столовую. Весь свет выключен, пустые стулья и столы в обеденной зоне окутаны приглушённым лунным светом, льющимся из окон.
Кэндис нигде нет. Я упустила её.
Я подношу руку ко рту и лихорадочно жую заусенец. Можно назад, подняться наверх и затаиться, пока она не вернётся, а затем устроить ей допрос.
Или продолжать поиски — и докопаться до истины самой.
Я разворачиваюсь на каблуках и направляюсь к репетиционным залам. Напротив столовой есть коридор, где расположены небольшие студии и звукозаписывающие кабинки. Только в нескольких комнатах побольше есть смотровые окна. Проходя мимо, я заглядываю в каждое, прищурившись, чтобы разглядеть очертания в неосвещённых помещениях.
Пусто, пусто, пусто.
Большинство комнат изолированы, и заглянуть внутрь невозможно. Как раз в тот момент, когда я раздумываю, стоит ли мне открывать комнаты одну за другой, по оконному стеклу репетиционной в задней части коридора скользит тень.
Там кто-то есть.
Холодные пальцы страха сжимают мне нутро и горло. Я сглатываю сухость во рту, похожую на наждачную бумагу, и заставляю себя двигаться дальше. Кэнди здесь. Я знаю, что это так. Ответы, которые мне нужны, прямо передо мной.
Шаг за шагом я приближаюсь к комнате. Через окно я вижу силуэт человека внутри, он кружится и ныряет. Танцует. Моя рука ложится на ручку. Я втягиваю воздух сквозь зубы и, не давая себе больше времени на раздумья, рывком открываю дверь и включаю свет в комнате.
Пространство заливает вспышка флуоресцентного белого. Танцующая фигура отскакивает назад и издаёт душераздирающий вопль.
— Да мать же твою! — Юджиния Синь пристально смотрит на меня из глубины комнаты, прижав руки к своей вздымающейся груди.
В студии, кроме неё, больше никого нет.
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, сбитая с толку.
— А ты что здесь делаешь? — огрызается она в ответ.
Требуется короткое мгновение, чтобы до меня дошло, что я столкнулся не с каким-то неземным ужасом, а с реальной угрозой из плоти и крови. Тугая хватка страха немного ослабевает. Я бросаю на неё острый взгляд.
— Вчера тут кое-кто возникал по поводу того, как важно предварительно записываться в эти тренировочные залы. И я почти уверена, что час ночи — это неподходящий временной интервал.
— Послушай, — Юджиния осматривается по сторонам, как будто ищет пути к отступлению из того угла, в который я её загнала. Наконец, она смотрит на меня, не желая признавать поражение. — Пожалуйста, не говори мисс Тао.
Мой разум радостно перебирает множество пословиц о карме и перемене ролей. Я позволяю Юджинии попотеть ещё несколько секунд, прежде чем сдаюсь.
— Расслабься. Я не собираюсь на тебя стучать. Я тоже нарушаю комендантский час.
Она выглядит невероятно довольной, но в то же время изо всех сил старается не показывать никакой благодарности на лице.
— Кстати, я хотела сказать тебе раньше, — я медленно протягиваю оливковую ветвь. — У тебя хорошо получилось управлять группой. Юна обошлась с тобой слишком сурово.
Юджиния смотрит на меня с недоверием, затем бормочет со значительно меньшей язвительностью в голосе:
— Спасибо, но мне не нужно твоего одобрения. Я здесь, чтобы побеждать, и в следующий раз я подотру тобой пол.
Её голос звучит предельно серьёзно, но я не могу сдержать вырвавшийся смешок.
— Ты вызываешь меня на танцевальную дуэль? Считаешь, что тут фильм с Ченнингом Татумом?
— Ты что, забыла, что весь этот проект сводится к танцевальному конкурсу? Или ты так отчаянно хочешь вернуться, что даже не прочитала контракт перед подписанием?
— Ладно, чем конкретно я тебя так взбесила?
Я почти уверена, что знаю, в чём дело, но, учитывая, что мы потенциально застряли в одной группе бог знает на сколько, я бы предпочла прояснить ситуацию прямо сейчас.
— Пока остальные из нас надрываются, пытаясь закрепиться в индустрии, у вас уже был шанс, — Юджиния не уклоняется от ответа. — Ты приходишь сюда с огромной форой. Тебя поддерживают мама-продюсер и программный директор. Зачем ты вообще здесь? Чтобы украсть место у тех из нас, кому на самом деле приходится ради этого работать?
Вот оно что! Предполагаю, что так думают все здесь. Наконец-то кто-то высказал мне всё вслух и в лицо. Как бы больно это ни было, отчасти я ценю беззастенчивую прямоту Юджинии. И её обвинение — не ложь.
— Если тебе от этого станет легче, то у меня уже несколько месяцев не было настоящего разговора с мамой. И я уже давно не видела мисс Тао, — говорю я.
Юджиния ничего не говорит, и между нами повисает тяжёлое молчание.