— Ей, наверное, не хочется, отсюда вылететь, — добавляет Ханна с лёгкой улыбкой злорадства.
Я ни словом не обмолвилась Алексис и Ханне о прошлой ночи. Я обещала, что не сдам Юджинию, а обещания важны для меня, даже если это означает дать преимущество соперницам. Пока. Мой взгляд скользит по репетиционному залу туда, где Юджиния возится с акустической системой. Она демонстративно избегает зрительного контакта. Я думаю, мы просто притворимся, что прошлой ночью не бегали с криками по коридорам. Это нормально. Уклонение — это моё. В этом мне нет равных.
— Давайте снова начнём с первого припева! — Юджиния оборачивается, крича на нас, как зазывала на карнавале.
Я не знаю, почему она сейчас так взволнована. После двух бессонных ночей подряд я хочу лишь лечь на то самое место, где стою, и вздремнуть. Но её работа — это именно та всепоглощающая самоотдача, которая нужна в шоу-бизнесе. Если не собираешься выжимать свою душу досуха, то прямо у тебя за спиной стоит тысяча, миллион девушек, готовых подойти и столкнуть тебя со сцены. Юджиния выкладывается на полную, все выкладываются, и, несмотря на досрочную победу, мои старые враги: неуверенность, тревога и чувство вины — поднимают свои уродливые головы.
У меня действительно есть то, что нужно? Или вчерашний день был просто случайностью? После того, как я с позором скрывалась от глаз общественности и всего мира в течение двух лет, могу ли я действительно просто снова надеть боксёрские перчатки и выйти на ринг с этими девушками, которые полны таланта и жажды, борются изо всех сил за осуществление своей мечты? Мечты, которую мне поднесли на блюдечке, а я в итоге всё растратила и уничтожила голыми руками?
— 5 — 6 — 7 — 8! — считает Юджиния.
Гремит музыка, и переутомлённый мозг отключается, тело переходит в режим автопилота. Усталость и боль исчезают: ни боли, ни спазмов. Песня заряжает меня энергией, эта вибрирующая басовая партия обвивает суставы, как мышечная память, с лёгкостью перенося меня через каждую связку. Я помню все движения. Я не совершаю ошибок. Сомнения рассеиваются, и внезапно я чувствую себя такой удивительно сильной, готовой произвести впечатление на судей и заслужить себе место в финале. Я закрываю глаза; я уже чувствую жар прожекторов, как расширяется грудь, когда толпа выкрикивает моё имя.
После занятия я направляюсь к шкафчикам, чтобы забрать вещи перед обедом. Когда я открываю дверцу шкафа и лезу внутрь, пальцы натыкаются на несколько разрозненных листов бумаги, разбросанных по моей сумке. Я вытаскиваю их.
Лицо Мины размазано по десяткам печатных страниц. Всё это распечатки новостных статей. Статьи о Мине.
Смерть звезды-подростка Мины Пак квалифицировали как самоубийство.
Правда о трагической смерти Мины Пак.
Актёрский состав "Сладкой каденции" оплакивает кончину любимой коллеги.
Руки сводит судорогой. Бумаги просачиваются сквозь пальцы и рассыпаются по полу. Холодная паника угрожает охватить организм, но потом внезапный прилив ярости смывает страх.
Кто-то пытается меня запугать.
Я захлопываю дверцу шкафчика, наклоняюсь и собираю выпавшие бумаги, крепко сжимая их в кулаке. Я поворачиваюсь и несусь мимо тренировочных комнат по коридору, окликая того, кого ищу.
— Юджиния!
Юджиния оборачивается на звук своего имени, но замолкает при виде меня.
Я подхожу прямо к ней:
— Нам нужно поговорить.
— Зачем? — её взгляд скользит по оживлённому атриуму.
Несколько любопытных голов поворачиваются к нам. Рука вырывается, и я хватаю Юджинию за запястье, тащу её по боковому коридору рядом с кафетерием, где никого нет.
— Какого хрена тебе нужно? — рявкает Юджиния, как только мы остаёмся одни, вырывая у меня руку.
Я сую ей распечатки.
— Что это? — она сердито смотрит на меня, но берёт смятые листки.
— Это ты мне скажи.
Юджиния сначала просматривает их с раздражением и безразличием, а потом понимание постепенно отражается на её лице. У неё перехватывает горло, она сглатывает.
— Кто-то положил это в мой шкафчик, — говорю я.
Выражение лица Юджинии становится всё более встревоженным по мере того, как её взгляд скользит по жирным заголовкам. Затем она резко суёт мне все распечатки обратно, как будто ей не терпится избавиться от них:
— Ну, это сделала не я!
— И у тебя нет предположений, кто бы это мог быть?
— Нафиг мне это нужно? — огрызается она.
— Потому что именно ты подняла моё прошлое в первый же день. И мы были вместе прошлой ночью, когда тот призрак из "Проклятья" пытался задавить нас. С юридической точки зрения, всё это называется "чертовски подозрительным".
Юджиния подходит ко мне, бросая на меня надменный взгляд, который, я полагаю, она часто отрабатывает перед зеркалом: