Что чувствует Кэнди?
Она расстроена?
Не сожалеет ли она о произошедшем?
Поцелуй случайно не был пьяной галлюцинацией?
Каждый раз, когда я хочу затронуть эту тему, то теряю самообладание. В моменты неопределённости я обращаюсь к Кэнди за советом. Кэнди всегда требуется время, чтобы тщательно обдумать свои мысли, прежде чем их высказать. Именно этим я и занимаюсь. Я не настаиваю. Я даю ей время. Я следую её примеру и не говорю ни слова, хотя только об этом и думаю.
Всю неделю я едва могу сосредоточиться на работе или на репетициях нашего тура. Когда мы с Кэнди снимаемся вместе в какой-нибудь сцене, приходится всеми силами отгонять воспоминания о том, как я прижималась к ней, о затяжном ощущении её пальцев в своих волосах, о том единственном лёгком вздохе, сорвавшемся с её губ, прежде чем мягкий жар её губ накрыл меня.
Мне это не приснилось. Всё определённо было наяву.
Я хочу, чтобы это случилось снова.
Но Кэнди по-прежнему не готова это обсуждать, и поэтому я продолжаю хранить молчание. Наконец, спустя ещё два мучительных дня, Кэнди подходит ко мне.
— Солнышко, мы можем поговорить?
В её глазах застыло спокойствие, которое выводит меня из себя.
— Да, конечно, — киваю я.
Я так долго ждала этого разговора, но теперь, когда момент настал, я чувствую лишь панику и непреодолимое желание броситься наутёк.
Мы находим маленькую незанятую боковую комнату, и Кэнди закрывает за нами дверь. Она указывает на стулья, но я напряжённо стою, не в силах заставить себя сесть.
— Я хочу извиниться, — начинает она. — Я много размышляла, и о некоторых вещах, как мне кажется, нужно сообщить тебе.
— Понятно, — говорю я, моргая.
Паника в груди начинает сжиматься.
— Нам не следовало столько пить, нужно было остановиться. Мне жаль, что я подвела тебя.
Паника заостряется, превращаясь в копьё, проникающее внутрь.
— Мне не следовало... — она делает паузу, чтобы собраться с мыслями. — Наверное, от выпивки мы слегка слетели с катушек.
Острие проникает до конца и начинает закручиваться. Это больно. Это действительно больно.
— Я кое-чего не рассказывала тебе о благословениях девы, — слово "благословения" звучит зловеще, совсем не похоже на ту романтическую историю, которой она делилась с нами раньше. — Её дары могут очаровывать и привлекать других. Иногда это влечение может перерасти в опасное помешательство, навязчивую идею...
Шок на моём лице от того, что она отнесла меня к той же категории, что и того сбрендившего поклонника, пытавшегося её убить, должно быть, помешал ей закончить фразу.
Неужели она так обо мне думает?
Неужели я похожа на того ненормального поклонника — просто безмозглая, загипнотизированная фанатка?
Неужели она считает, что чувства, которые я испытываю к ней, неискренни?
— Будет лучше, если мы не будем переходить черту, — заключает она с чувством завершённости. — Наша карьера только начинается. Это не стоит риска, понимаешь?
Я не понимаю.
Не понимаю, как она может быть такой невозмутимой, когда сталкивает меня спиной со скалы. Не понимаю, как она может думать, что всё это обман, что меня просто притягивала какая-то сверхъестественная сила, когда она прямо там, со мной, чувствовала то же самое.
Не так ли?
Её голос звучит так уверенно. Она приняла решение. Кэнди умнее меня, более зрелая. Она тщательно обдумывает ситуации, а я обычно просто иду напролом. Если она думает, что испытывать чувства друг к другу — это переходить черту, то так оно и есть. Если она обеспокоена тем, что это повлияет на наши карьеры, то, вероятно, так и будет. Если она считает, что случившееся было ошибкой, значит так оно и было.
— Я... — я не могу придумать, что сказать в свою защиту. — Ну, наверное…
— Мне жаль, Солнышко, — снова извиняется она. — Не хочу, чтобы ты чувствовала, будто что-то изменилось, — с каждым словом её голос звучит все дальше. — Ты по-прежнему мне дорога.
Видимо, недостаточно дорога.
Сколько бы я ни работала, как бы сильно ни старалась, этого недостаточно. Почему меня всегда недостаточно?
Ты в безопасности. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось.
Я слепо ей поверила. Я не понимала, что обещание не действует, если вред исходит от самой Кэнди. Когда мы вместе выходим из комнаты и в тишине возвращаемся на съёмочную площадку, обида поглощается бездной оцепенения.
Боль прошла.
Я ничего не чувствую.
Я и сама ничто.