Я прекрасно знала это состояние: когда тебя что-то сильно тревожит, ты жаждешь заглушить свою тревогу алкоголем. В свое время я часто прибегала к его помощи. Лед в моем перье медленно таял. Я долго наблюдала за лимонным кругляшом, плавающим между уменьшавшимися прозрачными кубиками.
– Гэбби, в чем дело?
Гэбби вздрогнула:
– Ты о чем?
Она коротко и нервно рассмеялась и откинула с лица дред. Глаза ее приняли бесстрастное выражение.
Я заговорила на отстраненную тему, решив, что если у Гэбби возникнет желание, она сама позднее поделится со мной своими проблемами.
– От кого-нибудь с Северо-Запада есть вести?
Мы встретились с ней в семидесятых, когда учились в аспирантуре. Я была замужем и завидовала Гэбби и остальным свободным от семейных уз друзьям и подругам. Мне так не хватало сближающих вечеринок до самого утра, коллективных походов прямо с пирушек на философские заседания. Я была их ровесницей, но жила как будто в другом мире. Только с Гэбби мы стали близкими подругами. Понятия не имею почему. Ведь мы с ней настолько разные, насколько вообще могут различаться две женщины. Возможно, дело было в том, что Гэбби нравился Пит, по крайней мере она делала вид, что он ей нравится.
Воображение перенесло меня в прошлое. Я ясно увидела Пита: по-военному жесткого, окруженного накурившимися травы, напившимися дешевым пивом хиппи. Мои аспирантские вечеринки приводили его в страшную неловкость, он ненавидел их, но делал вид, что относится к ним просто с презрением. Одной Гэбби из всех моих однокашников удалось найти с ним общий язык.
Теперь я поддерживаю отношения лишь с несколькими из товарищей по учебе. Они живут в разных уголках Штатов, большинство работают в университетах и музеях. А Гэбби на протяжении всех этих лет общалась со многими, возможно, потому что никто не хотел терять с ней связь.
– Иногда мне звонит Джо. Он занимается преподавательской деятельностью в каком-то местечке в Айове. Или в Айдахо.
Географию Гэбби всегда знала плоховато.
– Правда? – спросила я, желая поддержать разговор.
– Берн продает недвижимость в Лас-Вегасе. Пару месяцев назад он приезжал в Монреаль на какую-то конференцию. С антропологией никак не связан и вполне счастлив. – Гэбби сделала глоток вина. – А волосы у него все такие же. – Она рассмеялась, теперь вполне искренне. То ли вино, то ли моя компания постепенно расслабляли ее. – Ах да! Недавно я получила электронное письмо еще и от Дженни. Подумывает вернуться к научным исследованиям. Ты знаешь, что она вышла за какого-то придурка и бросила классную работу в Рутджерсе? – Обычно Гэбби не так отчетливо выговаривает слова. – Теперь наша Дженни – адъюнкт или что-то в этом роде и ждет, что ей предложат заниматься чем-нибудь эдаким. – Она опять глотнула вина. – Если, конечно, благоверный ей позволит. А как у тебя дела с Питом?
Вопрос застал меня врасплох. До настоящего момента я тщательно старалась избегать упоминаний о своем замужестве. У меня было ощущение, что если я облеку в слова свои мысли о нем, то буду вынуждена взглянуть в глаза правде, а я чувствовала, что еще не готова к этому.
– Он в порядке. Иногда мы разговариваем по телефону.
– Люди порой меняются.
– Верно.
Принесли салаты, и в течение нескольких минут мы занимались добавлением в них специй и перца. Когда я подняла голову, то заметила, что Гэбби сидит неподвижно, держа вилку над тарелкой. Она опять от меня отстранилась, но на сей раз для изучения не окружающих людей, а собственного внутреннего мира.
Я опять подкинула ей тему для разговора:
– Расскажи же о своем проекте.
– Что? А, о проекте... Все отлично. Я уже вхожу к ним в доверие, и они начинают по-настоящему мне открываться.
Она отправила в рот то, что было на вилке.
– Гэбби, я помню, ты рассказывала об этом исследовании, но я ничего не поняла, объясни еще раз, в чем его цель. Я отношусь к физическому типу, ты ведь знаешь.
Гэбби рассмеялась. Между культурной и физической антропологией огромная разница. Наша группа была маленькой, однако весьма разнообразной: одни аспиранты занимались этнологической, другие лингвистической, археологической или биологической антропологией. Я знала о деконструкционизме настолько же мало, насколько Гэбби – о митохондриальной ДНК.
– Помнишь, какие книжки по этнографии заставлял нас читать Рэй? О племени яномамо, о народности семаи? Наш проект практически то же самое. Мы хотим подробно описать мир проституток и для этого изучаем их жизнь, беседуем с ними. Все очень откровенно и правдиво. Кто они такие? Откуда берутся? Почему выбирают именно этот путь? Чем занимаются, помимо проституции? Как помогают друг другу? Каким образом сосуществуют с системой принятых в стране законов? Как относятся к самим себе? Где...
– Я поняла.
Может, на Гэбби так воздействовало вино или разговор о единственной в ее жизни страсти, но она все больше и больше оживлялась. Несмотря на сгустившиеся сумерки, я видела, как пылают ее щеки. В глазах горело отражение фонарного света. Или то был блеск опьянения.
– Общество просто списывает этих женщин со счетов, – продолжала она. – Их судьбы абсолютно никого не волнуют, разве только тех, кто мечтает от них избавиться.
Я кивнула, жуя.
– Большинство людей считает, что эти девочки становятся проститутками, потому что кто-то когда-то над ними надругался, или по принуждению. В действительности же все не так. Многие из них занимаются этим просто ради денег. На рынке труда они никому не нужны, так как ничего особенного не умеют делать, потому и принимают решение поторговать пару лет собственным телом, ведь для них это самый прибыльный бизнес. Продавая гамбургеры, много денег не заработаешь. – Она отправила в рот очередную порцию салата. – Кстати, как и любая другая группа людей, они имеют собственную субкультуру. Больше всего меня интересуют организуемые ими системы взаимосвязи, поддержка, которую они друг другу оказывают, и другие подобные вещи.
Официант принес главные блюда.
– А мужчины, пользующиеся их услугами? – спросила я.
– Что?
Мне показалось, вопрос охладил ее пыл.
– Я говорю о мужчинах, которые этих женщин покупают и, несомненно, играют важнейшую роль в их жизни. С ними вы беседуете?
Я намотала на вилку спагетти.
– Я... Да, с некоторыми, – ответила Гэбби с запинкой, явно приходя в волнение. Последовала пауза. – Хватит болтать обо мне, Темпе. Расскажи, над чем работаешь ты. Над чем-нибудь интересным?
Она смотрела в тарелку.
Переход был настолько неожиданным, что я, совершенно к нему не готовая, не задумываясь, выдала:
– Эти убийства никак не идут у меня из головы.
Я тут же пожалела о сказанном.
– Какие убийства?
Голос Гэбби прозвучал резко, окончание последнего слова смазалось.
– Об одном из них – довольно кошмарном – нам стало известно в прошлый четверг.
Я замолчала. Гэбби не любила вдаваться в подробности моей работы.
– Да ты что?
Она откусила кусочек хлеба и выжидающе уставилась на меня. Наверное, из чувства вежливости.
– Удивительно, что в прессе об этом упомянули лишь вскользь, – продолжила я. – Тело нашли недалеко от Шербрука. Личность пришлось устанавливать. Ее убили в марте или в апреле.
– Но ты постоянно занимаешься подобными вещами, – сказала Гэбби. – Почему именно это убийство не идет у тебя из головы?
Я откинулась на спинку стула и пристально взглянула в ее глаза, размышляя, стоит ли мне рассказывать подробности. Вообще-то Гэбби единственная, с кем я в состоянии их обсуждать. Может, так будет лучше? – подумала я. Но для кого лучше? Для меня?
– Преступник изувечил жертву. Потом расчленил и перенес в лес.
Гэбби молчала.
– Мне это убийство напоминает убийство другой женщины, с ее телом я тоже работала, – сказала я.
– Что ты имеешь в виду?
– Я вижу одинаковые... – Я старательно выбрала следующее слово. – Одинаковые элементы и в том, и в другом случаях.