Возле шахты между двумя морщинистыми акациями стояла немецкая кухня. С шахтного двора доносился глухой металлический звук. "Восстанавливают, гады", - мелькнуло у Анищенко. И он, еще не понимая своего состояния, в каком-то ослеплении, подавившем привычную осмотрительность, быстро зашагал, почти побежал к шахте. Он затопил ее одной из первых, он работал здесь на практике - шахта принадлежала ему, как и все донецкие шахты.
На пути была кухня и немец повар. Анищенко так яростно взглянул на него, что толстый низкорослый немец попятился. Николай Антонович шел на немца, бормоча шахтерские матюки. Повар чиркнул задом о печку, ушел вправо и побежал к конторе. Анищенко усмехнулся. Он деловито огляделся, отыскал миску и наполнил ее супом из котла. Обжигая рот и не ощущая вкуса еды, он опустошил миску, добавил еще и тут почувствовал на спине чей-то взгляд. Анищенко не спеша повернулся: на него, улыбаясь, смотрел гитлеровский офицер. Однако Анищенко спокойно вернулся к неоконченному супу. Он ел, точно работал. "Ничего, - сказал он себе. - Это ничего".
Офицер был хрупкий, чернявый и очень аккуратный в своем черном мундире военно-инженерного ведомства.
- Вы шахтер? - спросил он, стоя в некотором отдалении. Страха или враждебности по отношению к себе Анищенко не почувствовал. Он пожал плечами, будто не понял. Тогда офицер повторил.
- Да, - сказал Анищенко, - бергман. Я когда-то работал на этой шахте.
Офицер задрал черные брови, оживился, а из-за его узкой спины с любопытством таращился на Николая Антоновича толстяк повар.
- Хольц, - сказал офицер. - Принеси две банки тушенки.
Повар ушел.
Анищенко напряженно вслушивался в чужую речь. Пока еще не было страшно.
- Итак, я имею вам сказать, - продолжал чернявый, - я горный инженер и буду работать на ваших шахтах, чтобы русский Рур служил великой Германии. И мне нужны помощники. Надеюсь, вы инженер?
- Нет, - ответил Анищенко. - Я - слесарь.
- Покажи руки.
Офицер осмотрел его ладони, нашел два голубоватых угольных шрама и кивнул:
- Годишься. Идем!
Хольц принес тушенку, покрытые маслом банки.
- Идем! - жестко повторил офицер. - Быстрее!
- Чего орешь? - спросил Анищенко. - Идем так идем.
В механических мастерских, куда он попал, чинили насосы. Девять хмурых и недоверчивых мужиков, направленных биржей, приглядывались друг к другу, ища себе оправдание в спокойствии соседа. Но никто тут не имел спокойной души. Если один по неопытности зашибал себе руку и вскрикивал, никто не поднимал головы, лишь сутулились, выравнивали лопатки насосов, ремонтировали...
Анищенко был старшим: мужики не смыслили в горной механике. Он учил их.
Появился чернявый офицер и тоже слушал Анищенко. Мужики попрятали глаза, но Николай Антонович без страха объяснил:
- Я объясняю, как скорее пустить нашу шахту.
- Работать! - бросил офицер и ушел недовольный.
Анищенко вяло махнул рукой:
- Хватит на сегодня.
Николай Антонович пришел в мастерские и на следующий день. Все равно надо где-то определяться. Плохо, что он был старшим. Лучше быть пониже, понезаметнее в это глухое время.
Неизвестно, как подействовали речи Анищенко, да только мужики, к радости чернявого, отремонтировали первый насос. Они снова не знали, куда деть глаза, когда немец вышагивал перед сосущим воздух насосом и приговаривал:
- Хорошо!
Шла война. По ночам в городе постреливали. Днем мужики шушукались и косились на Анищенко. Они боялись его.
Николай Антонович копался в движке со сгоревшими обмотками, когда один из слесарей, пожилой бровастый дядька с узкой щелью рта, окликнул его. Предохранительная решетка насоса едва держалась: требовалась сварка. Узкогубый вопросительно поглядел на старшего.
- Ладно, - сказал Анищенко, - возьми другой.
Никто, кроме него, не умел работать с горелкой. "Попались же обормоты", - думал он.
Пришлось варить Анищенко.
Он ничем не рисковал. В крайнем случае сошлется на неумение. Ладони в рукавицах вспотели. Анищенко впервые в жизни плохо делал свое дело.
Мужики постояли и отошли, вроде освоили науку. Предохранительная решетка держалась крепко, если смотреть на нее доверчивыми глазами.
Анищенко теперь боялся слесарей и думал, что делать дальше.
Мужики уже привыкли друг к другу и могли вспоминать мирную жизнь. И однажды кто-то из них сказал:
- Зосимов!..
- Где он теперь?
- А где быть ему? На фронте...
- Убьют Зосю.
Они говорили не громко, но и не очень тихо. Анищенко приблизился к ним и стал у верстака. Узкогубый слесарь сощурился и кивнул на сварочный аппарат:
- А коли выдадут?
- Ты? - спросил Николай Антонович.
- Нас ты не бойся. Что старшие скажут, то и будет.
- Я ничего не говорил, - сказал Анищенко.
- Так и не надо, - усмехнулся слесарь. - Мы поймем и без слов, дело нехитрое. Я и сам скажу им, что треба делать - вы ж показали...
Девять пришлых мужиков и Анищенко с той поры знали, что их живыми бросят в ствол, узнай немец, отчего ломаются отремонтированные насосы и шахту снова затапливает. Но Николай Антонович был осторожен и придумывал новые поломки замедленного действия. Все-таки он был хорошим инженером.
Николай Антонович потом много думал о том времени, совесть его была спокойна. Он не доказывал своей безупречности, когда после Победы его обвинили в сотрудничестве с гитлеровцами. Он проработал два года механиком участка на восстановленном руднике, пока однажды его не вызвали в горком и не напомнили о мастерских, где выпускали неисправные насосы. И тогда он вспомнил бегущего по зеленому полю земли человека, который помог ему выжить в тяжелые дни.
Его жена с ребенком уцелели в городке Старобельске, но извелись, болея душой за него. Анищенко увидел в их родных глазах, что постарел и стал слабее.
Они вернулись в Москву, чтобы никогда больше не расставаться. Война для них наконец кончилась, началась новая пора, в которой у Николая Антоновича имелось еще достаточно человеческих сил и упорства. Он чувствовал себя обязанным придумать новый комбайн, чтобы забыть время разрушения...
Анищенко был уже доктором технических наук, когда ему позвонила Вера Забавина. Голос ее был совсем немолодой. Они немного поговорили о прошлом, обрадовались, что живы и здоровы после этих многих лет, и Вера попросила Николая Антоновича принять в НИИ ее мужа. "Да, да, конечно, - согласился он. - Пусть завтра и зайдет". Вера торопливо поблагодарила и заговорила о том, что надо бы встретиться, но Анищенко захотелось поскорее попрощаться, пообещав как-нибудь собраться в гости.
Этот неожиданный звонок приятно возбудил его. Он по-новому взглянул на обстановку кабинета с обширным полированным столом для совещаний, с тумбой селектора, со шкафами, где стояли книги Николая Антоновича и его коллег, а на отдельном месте красовалась гордость Анищенко - действующий макет экспериментального комбайна.