Если уж говорить полную правду, то необходимо признать, что среди известных Сироткину личностей не было таких, кого бы он в пылу бесконечных разговоров в той или иной степени не полил грязью, в чьем поведении не усмотрел бы возмутительных преступлений против нравственности. Другое дело, что кто-то не сходил с его языка, а о ком-то он вспоминал редко и без особого интереса. К последним принадлежала и Кнопочка. Она казалась ему существом безликим, никчемным, недостойным упоминания. Он вовсе не отказался бы при случае воспользоваться ее прелестями, но никаких действий в этом направлении не предпринимал, чтобы не вредить незапятнанной морали своей супружеской жизни. Супружеская измена представлялась ему громоздкой, крайне рискованной авантюрой, а Кнопочка, по его мнению, была не из тех, ради кого стоило рисковать. Поэтому она не вписывалась в игры его ума, в коварные ухищрения его диалектики, - Сироткин верил, что любит риск и игру ведет крупную. Зато возникший с некоторых пор сомнительный союз Кнопочки, Марьюшки Ивановой и Назарова буквально отнимал у него сон, будоражил и без того неусыпную пытливость, и громогласные заявления Марьюшки Ивановой, что-де у нее с перебегающим от Кнопочки Назаровым чисто дружеские отношения, вызывали на его физиономии скептическую ухмылку. Как же не быть там, у них, рассаднику мерзости, гнезду чудовищного разврата?! Все пышнофразые заверения Марьюшки Ивановой о непорочности частого обитания Назарова под ее крылом ломаного гроша не стоят. Наверняка там творятся кошмарные развраты! Стало быть, выступая на защиту жены, он, Сироткин, бьется не против какой-то мелкой и провоцирующей глупости Кнопочки, а против обманов и распущенности людей, с которыми Кнопочка спелась и которые поощряют ее устраивать жалкие провокации.
***
Просыпаясь по утрам, Сироткин шел в ближайший скверик стряхнуть остатки сна, а заодно он выгуливал старую понурую собаку. Но вернее всего приводило его в чувство, в рабочее, в необходимое для предстоящего суетного дня состояние возобновление в сердце колючих порывов ненависти, которая всегда была злободневной, потому что объект он выбирал не вообще, а определенный, уже обкатанный и в то же время не потерявший свежести. Два-три порыва - и все в естестве Сироткина уже кричало, задыхалось, проклинало, носилось убийственным ураганом. Однако наружу вырывался лишь отрывистый, тревожный шепот, и жаркое бормотание над отвисшим ухом грустной и слабой собаки произносило имя человека, которого сегодня Сироткин с удовольствием узрел бы в гробу. Перечислялись грехи этого негодяя, заслуживающие долгой и мучительной казни. Богатый ум Сироткина изобретал поразительные и едва ли выносимые пытки, оригинальные виды смерти. В первые недели прохладного лета, о котором идет речь, таким ненавистным субъектом для Сироткина стал Червецов, его компаньон по фирме "Звездочет", тот самый малый, что влюбился к Кнопочку, а затем вздумал повеситься в ванной у Конюховых. Увы, Червецов никакого дела не доводил до конца.
Четыре человека, а среди них Сироткин с Червецовым, изобрели, еще не зная, верить ли в вероятие успеха, и каким-то волшебным мановением выдохнули в реальность фирму, принялись изготовлять гороскопы и неожиданно разбогатели. Работа выходила изнуряющей. Перевести астрологические тексты из восточных или западных книг, дать дорогостоящую рекламу в газеты, договориться с типографией о распечатке нужной продукции, а с почтой об операциях с большими объемами корреспонденции, выполнить каждый заказ, освоить и поставить на ход тот или иной вид пророчеств; и не перечислишь всех естественных и непредвиденных хлопот. Правда, было не мелочью то, что люди, присылая деньги, надеялись на непосредственное участие таинственной и, видимо, умной фирмы в их личной судьбе, однако, чтобы сразу взять на душу маленький грех, а потом без помех и сомнений работать, учредители твердо положили не заниматься индивидуальностями, а безапелляционно отвечать каждой группе зодиакальных знаков шаблонной зарисовкой предстоящего бытия. В свете гороскопной правды нет людей, а есть козероги, тельцы, раки, есть овечки, сбитые в стадо самой судьбой. Не нужно думать, что какой-нибудь измученный человек, потерявшая всякую надежду старая дева или инвалид, домогающийся особой заботы о нем, чем-то лучше и заслуживают большего, чем иная разбитная девка, приславшая целый ворох данных о своих женихах в уверенности, что ей укажут, на ком остановить выбор. Перед четкой, налаженной работой фирмы все равны. Устраивая дело и опасаясь неудачи, учредители перешептывались, что, мол, глупцов на свете хватает, так что без работы они не останутся. А хлынувший шквал заказов превзошел все их ожидания, и они повеселели, они уже, радостно потирая руки, в полный голос и с большим знанием положения вещей рассуждали о людской глупости, уже не хотели сами мараться и наняли штат работников, которым под всякими благовидными предлогами постоянно урезали ставки, чтобы они не предполагали никакой легкости в добывании богатства. Теперь удачливые предприниматели с гордостью воображали, будто стоят во главе огромного и мощного дела, и желали быть мастерами широкого профиля, издавать книжки или перепродавать грузовики, строить детские площадки во дворах или где-то на фантастических окраинах страны ускорять выращивание чая. Они мечтали отовсюду брать деньги, а то даже и совершать порой благотворительные акции, замаливая то надувательство, которое они с веселым огорчением угадывали в своей нынешней деятельности. Но другие дела пока не клеились, и им приходилось с нарастающим раздражением топтаться на астрологической стезе, ибо каждому из них очень уж было нужно поскорее сколотить крупный капиталец, скажем, по миллиону. Их гнев, высекающийся из неудачных попыток поворотиться к более солидному предприятию, оборачивался против несметного воинства дуралеев, все еще не потерявших веру в мудрость и состоятельность фирмы "Звездочет". Но выхода не было. Приходилось возиться с глупцами, морочить их. Отступать некуда, сзади тесно и обнадеженно толпятся жены, они не допустят отступления. Жены стали важными, разодетыми в пух и прах матронами, напыщенными куклами, они словно помолодели, вернулись в пору, когда душа легко заражается избалованностью, и забыли, что еще вчера подсчитывали копейки и с печальным вздохом откладывали какие-то жалкие крохи на черный день.
А вот Червецов не женат, и это смущает Сироткина. Зачем Червецову столько денег, если он не вынужден кормить жену и детей и тратит все на одного себя? Сироткину надоели вечные жалобы Червецова на жизнь, которая подсовывает ему грязных, дешевых девок и не хочет подарить чудесную, нежную и красивую супругу. У самого Сироткина жена далеко не красавица, она смахивает, честно говоря, на неотесанное бревно, жабу, на заскорузлую бабищу из замшелой глухомани, а он ничего, терпит, почти благоговейно несет свой крест. Почему же Червецову должно повезти больше? Чем Червецов так уж знаменит? Только тем, что разбогател и может позволить себе особую чуткость и привередливость в выборе? Безусловно, факт неоспоримый: Червецову пофартило в жизни на четвертом десятке, а ему, Сироткину, только на пятом, когда уж и ожидание удачи потускнело, - преимущества на стороне Червецова. Но почему Сироткин должен мириться с тем, что сам в свое время был лишен широты выбора, да еще прожил трудную, бедную жизнь, а какому-то скороспелому Червецову счастье само идет в руки?
Ненавидеть жену - дело для Сироткина старое, привычное, и потребность в свежих ощущениях побуждает его пристально вглядываться в существо компаньона. На первых порах он души не чаял в своих коллегах, ведь с их помощью так неожиданно и так блистательно переменилась его жизнь. До сорока лет он жил более чем скромно, зарабатывая обычные суммы в обычной конторе, да еще от случая к случаю тиская пустяковые статейки в газетах, в общем, только и было отрады что услышать, как друзья говорят: наш писатель Сироткин. Семья не бедствовала, но все же считалось, к примеру, что пей они каждый день кофе, это было бы жизнью не по средствам, непозволительной роскошью. Скудость и безнадежность склонили Сироткина к душеспасительной теории, что жить в богатстве, в роскоши, в довольстве - моральное уродство, и свою теорию он всюду увлеченно проповедовал, указывая на безнравственность алчных потребителей кофе и владельцев даже самых дешевых и потрепанных машин. Личность человека, каждый день блаженствующего над дымящейся чашечкой кофе, была для него темной и загадочной, такого человека он подозревал в нарушении всех евангельских заповедей, в преступных намерениях, в стремлении достичь цели любыми средствами. По его словам выходило, что он-то безгрешен, поскольку вынужден считать каждую копейку. И вдруг его вознесла на высокий гребень волна успеха, нежданно-негаданно привалившего богатства. И его мысль претерпела стремительные метаморфозы. Вопрос о безнравственности любителей кофе уже казался незначительным, а пристрастие к роскоши теперь трактовалось куда более гибко. Зато попытки осудить его деятельность, изобличить в ней обман, вероломную игру на людской слабости и доверчивости он, в свою очередь, рассматривал как аморальные, как проявление черной зависти. Недостатки и сомнительные стороны дела, в котором он участвовал, он знал превосходно и был в этом смысле главным и лучшим судьей над собой, однако не верил, что его критики так же чисты и беспристрастны в своих помыслах, как чист и беспристрастен он по отношению к самому себе. В конце концов он не совершил ни преступления, ни предательства, он всего лишь сделал свою жизнь правильной, здоровой, сытой, даже не свою, а домочадцев, поскольку сам-то он работал на износ; он прозрел и удовлетворенно усмехнулся на новое понимание, которое состояло в том, что бедность унижает человека, а богатство открывает перед ним огромные возможности. Весь мир давно понимает это, а здесь под боком, среди друзей, находятся люди, которые озлобленно твердят, что он продал душу дьяволу и золотой телец заслонил от него истину. Нонсенс! Он ожесточенно сжимал кулаки, шепча проклятия клеветникам. Они ленивы, они отлынивают от работы и предпочитают болтать о духовном, ровным счетом ничего в нем не понимая, а он пожелал работать и получил право жить достойно. Он сорок лет бродил по жизни как в тумане, как в лабиринте, сам не свой, мрачный и неприкаянный, и вот наконец расцвел, просиял, почувствовал себя человеком, а они кричат, что он губит себя и что надо вернуться в прежнее состояние. Поворачивай назад, кричат они ему, и мы тебя простим, поворачивай, если ты русский человек, ведь истинно русские не из тех, кто поклоняется мамоне. Они мнят себя заступниками России, носителями русского духа. А тем временем Россия гибнет по той простой причине, что никто не хочет делать дело. Превратили страну в жалкие руины. Это он-то ожидовел? Только потому, что затеял дело с жидом Фрумкиным и Фрумкин у них в фирме на хорошем счету, заправляет финансами и он любит Фрумкина как брата? Нет, хулители не собьют его с пути истинного. Пусть беснуются и кричат что угодно, а он знает, что причина его успеха, а следовательно, и его правды, заключается в его собственных талантах и его смелости, в его изобретательности, предприимчивости, желании выбиться в люди и утереть нос всем тем, кто выбился прежде него.