Драко переворачивается на бок.
«Это не мое дело», — убеждает он себя и постепенно погружается в свой личный кошмар.
***
5. Кровь
***
У них появляются первые совместные привычки. Подъем, завтрак с неизменным вопросом о том, как Драко себя чувствует, а после Грейнджер уходит, чтобы вернуться в обнимку с опускающимися сумерками.
Как оказалось, она стажируется в Мунго и, хотя взяла отпуск, у нее есть вопросы к практикующим целителям.
— Я найду ответы, Малфой. Должны же быть и другие случаи, кроме тебя…
Днем Драко предоставлен сам себе. Первое время все, что он делает — это пребывает в полудреме, бесцельно глядя в потолок. Находясь в камере месяц за месяцем он фантазировал, что как только окажется за стенами Азкабана, то будет двигаться безостановочно, словно запущенный волчок, пытаясь наверстать упущенное.
На самом деле ему хватает моральных сил только на то, чтобы считать микротрещины на потолочных пластинах и медленно моргать.
Драко поднимает руки, наблюдая за их мелкой дрожью. Есть кое-что прошибающее его апатию — мысль о том, что он навсегда потерял свою магию. В тюрьме его силы блокировали специальные заклинания, но теперь, в квартире Грейнджер, разве не должна была магия вернуться? Драко был рожден чистокровным, и магия забурлила в нем раньше, чем он научился ходить, она была его естественной частью, и теперь Драко ощущает себя пустой оболочкой, заполненной разреженным воздухом. Он раз за разом мысленно посылает сигналы в кончики пальцев, молясь, что вот-вот почувствует покалывание, но ничего не происходит.
И все же, постепенно его разум оживает. Драко тянется к стопке книг, которые Грейнджер перетащила к нему в гостиную. К удивлению, это сказки для детей маглов: о приключениях и юных волшебниках. Отбросив их после первой попытки, потом он все-же увлекается, хотя бы разглядыванием ярких картинок, а после начинает и читать — по небольшому отрывку за раз.
Вечерами к нему возвращается темная ведьма. По правде, Драко чувствует, что это сравнение нечестное, и называть подобным образом Грейнджер несправедливо даже в собственных мыслях, но горечь, скопившаяся в нем, ищет хоть какого-то выхода.
Грейнджер нянчится с ним, терпит скверное настроение и то, что он почти не отвечает на ее вопросы, но Драко упрямо ждет, когда в ее глазах полыхнет знакомое «да пошел ты, Малфой». Это предсказуемо и знакомо, она годами именно так и завершала их общение, приправленное его ядовитыми словами и злыми действиями.
Драко тонет в удручающих мыслях: и днем, одиноко сидя на кухне, пока ковыряется ложкой в тарелке с кашей, от одинакового вкуса которой его уже тошнит; и вечерами, когда примостившись на краю дивана, стиснув зубы, терпит чужие прикосновения, которые выламывают его изнутри; и даже ночью, потому что его сон неглубок и беспокоен.
Вселенная Драко Малфоя разукрашена паутиной глубоких трещин.
Он — осужденный преступник магического мира, слабый и трусливый — это в себе Драко понял еще в те далекие ночи, когда страдал бессонницей, обдумывая убийство Дамблдора.
Он — пятно позора на своем родовом древе. Драко, сколько себя помнит, кичился принадлежностью к чистокровным Двадцати восьми семьям, но теперь, в минуты слабости думает, что мог бы отречься от них, чувствуя, как угасает связь с древним Родом.
Что еще хуже: чем дольше Драко думает, тем сильнее сомневается в истинном превосходстве чистокровных — одном из девизов его Дома. Волан-де-Морт жаждал разрушить целый мир ради сохранения чистоты крови, но Драко много раз присутствовал на пытках, которые устраивал Темный лорд; своей всесильной палочкой он мучил грязнокровок, предателей крови и даже провинившихся чистокровных — и все они одинаково корчились от боли, а кровь, вытекающая из их ран, внешне ничем не отличалась одна от другой.
Драко вновь и вновь одергивает себя, твердит, что слишком глуп, если упускает из вида что-то важное. Обязательно же должны быть отличия, их не может не быть! Не могли же все, кто окружал его, сколько он себя знает, так жестоко ошибаться? Он шарит по остаткам воспоминаний, но не находит, за что зацепиться.
Драко держит в руках куски своей надтреснутой вселенной и не понимает, как мог бы склеить из этого что-то новое. В нем есть лишь горькая смиренность, что звание Пожирателя — несколько букв, вырезанных так, что он их даже не видит полностью, и змея на руке, — определяет его теперь больше, чем фамилия или верность крови. Это подобно проклятию, от которого он гниет, а противоядия не существует.
В Азкабане у него было время подумать: в перерывах между желанием выпрыгнуть от бессилия из окна и никчемной бравадой перед самим собой о том, как он выйдет на свободу и легко отряхнется от пепла прошлого. Мысли казались приторными, перемежаясь с посещениями дементоров дважды в день, но одни и те же вопросы оставляли царапины на подкорке: что у него было личного, сокровенного, каким он, Драко, был настоящим?