Вдруг луч света скользнул по воде. На стене раздались голоса.
— Смена?
— Можешь итти, приятель, погода не из приятных.
— Потому-то вы и опаздываете— мерзни тут из-за вас.
Узники опускаются в воду по самый подбородок, свет фонаря падает им в лицо, но сверху их не замечают, попросту не глядят в их сторону. Свет двигается дальше, голоса смолкают. Спасены!
Еще рассвет не занимался, когда узники очутились по другую сторону ограды. Они были окровавлены, ободраны, но свободны. Они моют руки и лицо дождевой водой, обнимаются и плачут и смеются вместе и затем, бросив последний взгляд на тюрьму, бросаются бежать прочь к какому-нибудь убежищу, к жизни.
На утро, в мрачном замке раздался тревожный барабанный бой. По коридорам забегали испуганные люди. В саду начальника тюрьмы собиралась стража и с негодованием смотрела туда, где на стене одной из башен ветер трепал белую веревку, прикрепленную к колесу пушки.
Бегство узников вызвало при дворе глубокое негодование. Преступники бежали, бежали дерзко, нагло и успели скрыться. Это было преступлением «оскорбления Бастилии». Королева была не только возмущена, но и обеспокоена. Озлобленные мученьями беглецы должны были жаждать мести. Чтобы успокоить королеву, были приняты самые решительные меры для поимки преступников. Однако прошло несколько месяцев, а они все еще были на свободе.
В Брюсселе, на площади Ратуши, с незапамятных времен возвышался старинный дом, украшенный резьбой. Под висячим фонарем с толстыми стеклами красовалась вывеска «Постоялый двор». В июньский вечер хозяин трактира, толстяк Волемс и его молодая жена сидели у порога. После знойного дня граждане города высыпали на улицу, и всюду на порогах трактиров и кофеен, за столиками, толстые фламандцы тянули пиво из глиняных кружек.
У здания ратуши остановился дилижанс, только-что прибывший из Валансьена. Молодой человек с несколько болезненным лицом соскочил с дилижанса и весело направился к трактиру Волемса. Он уже издали приветствовал рукой трактирщика и его жену. Волемс с изумлением глядел на путешественника, а Мариана всплеснула руками и с восклицанием радости бросилась ему навстречу.
— Латюд, ведь это Анри Латюд! — сказала она, целуя его.
Волемс встал с добродушной улыбкой, протягивая руку приезжему.
— Я вас было не узнал, — сказал он.
— Еще бы, — сказал Латюд, — ведь co времени моего путешествия в Голландию прошло больше трех лет, и я сильно изменился.
Гостеприимные хозяева ввели гостя в столовую, и через несколько минут перед ним очутился добрый ужин и кружка пива.
Несмотря на ласковый прием Марианы, Латюд был озабочен.
— Нет ли у вас, среди ваших постояльцев, молодого человека из Парижа по имени Бастид? — спросил он.
Веселое лицо Волемса омрачилось.
— Не стоит говорить о нем, — сказал он смущенно.
— Но в чем же дело? Он писал мне, что остановился у вас, не мог достаточно нахвалиться вашим гостеприимством. Неужели он покинул вас?
— Я не знаю, где он, — отвечал уныло трактирщик.
— Может быть, он вам остался должен; скажите прямо, я заплачу за него.
— Ну, коли так, я буду с вами откровенен. Я вижу, что этот несчастный молодой человек знаком вам и что его судьбу вы принимаете близко к сердцу. Вот как было дело. Этот Бастид приехал сюда и стал искать заработка. Он уверял, что он шапочник по ремеслу. Ходят слухи, что офицер Ламан получил приказание задержать его. Он сделал это без шума и без скандала. Он подстерег его у дверей моего трактира и очень вежливо сказал ему: «Сударь, у меня есть приказ от принца Карла препроводить вас на голландскую территорию; будьте уверены, что вам не причинят неприятностей». Этот Бастид, уверенный в том, что здесь, в Брюсселе, он находится в полной безопасности, спокойно последовал за ним. Однако на другой день, на рассвете, его отправили в Лилль и отдали в руки французской полиции. Все это я узнал от слуги Ламана, который настойчиво просил меня никому об этом не рассказывать, «потому, — сказал он, — что вышеназванный Бастид не кто иной, как важный государственный преступник, бежавший из тюрьмы вместе со своим товарищем, которого еще не удалось схватить». Теперь я вижу, — продолжал добродушный трактирщик, что произошла какая-то ошибка, так как, разумеется, преступник, сидевший три года в тюрьме, никоим образом не может быть вашим знакомым, а тем более другом.
— Конечно, произошла ошибка, сказал Латюд, — отодвигая от себя ужин и быстро вставая, мне что-то не хочется есть, к тому-же у меня есть в городе кой-какие дела.
Он сделал Мариане приветный жест рукой и поспешно вышел из трактира.