Но история-то, сама по себе, пустая, легкомысленная. Случилась бы она с дворником, или, там — с железнодорожным кондуктором, так и вообще, чему тут удивляться, о чём рассказывать? По социальному происхождению, по статусу, по своей от рождения привычности, им таких случаев обойти, уберечься от них, никак не возможно. А вдруг оно и, правда, что нет никакой разницы между простым человеком и собственным корреспондентом самой важной в Советском Союзе газеты?
Юрий Николаевич в своём кабинете работал над письмами трудящихся. Трудящиеся просили: починить сантехнику, дать квартиру, помочь инвалиду. Партия в лице газеты «Правда» никому в участии не отказывала. Передавала письма по инстанциям. И внушала надежду каждому своему просителю. Случалось, инвалиду помогали. Потерпевшим чинили сантехнику. Давали квартиры чересчур многодетным семьям. Потому что партию тогда боялись.
В самый тот важный момент ответственной работы к Юрию Николаевичу и вошла его знакомая Аллочка. Юная. Кровь с молоком. Ножки, шейка, грудки — грешно без предела. Внепартийно. Надпартийно… Но Юрий Николаевич всегда слушался внутреннего голоса, который ему говорил: «Юра, ты — член КПСС…». И это заклинание, эта краткая молитва помогала ему быть выше всего, даже самого красивого.
На этот раз с внутренним голосом что-то случилось. Длинный Аллочкин сарафан не застегнулся снизу сразу на несколько пуговок. Или — расстегнулся. Открытый сверху так, что Аллочке, видимо, было очень легко дышать. Лето. Жара, июль. Юрий Николаевич стал задыхаться. Оглушительно был снизу расстёгнут джинсовый сарафан… Внутренний голос бдительно сказал Юрию Николаевичу: «Ты член…» и… запнулся. И Юрий Николаевич с ужасом почувствовал, что молитва, заклинание, стали действовать, но… в урезанном варианте. Аллочка болтала всякую чепуху, сидя в кресле напротив, а у Юрия Николаевича в висках стучало: «Ты член… ты Член… ты Ч Л Е Н…» Дальше всё происходило, как в заурядной порнушке. Аллочка не очень сопротивлялась. Её солидный партнёр забавно путался в оставшихся трёх пуговицах. Потерял равновесие и романтически увлёк ослабевшую девушку на пол, на ковёр. (Кстати, его тоже приказал принести из своего кабинета Фёдор Лукич). Наконец, сарафан в сторону… Галстук… Проклятый галстук!.. Да, чёрт с ним!.. А хороша, стерва, эта Аллочка — ещё мелькнуло в голове у распоясавшегося собкора. И вот тут то… Да, нет, всё было нормально. И Юрий Николаевич выглядел молодцом, и Аллочка лицом не ударила. И до самого конца всё шло замечательно, чуть ли даже не поэтически. Молния, солнечный удар и пр. Но вот стихли фанфары, и Юрию Николаевичу бы просто с Аллочки и слезть, освободиться, да не тут то было… Освобождаться не получалось. А отсюда — какие уж тут приличные к моменту нежности. Дёрнулся Юрий Николаевич раз, другой — как в капкане. А девушка еще в счастливом беспамятстве. Губы ждут благодарного поцелуя.
Не остывши, не проникшись ещё ситуацией, Юрий Николаевич с надеждой подумал, что так — минутная заминка произошла. Рассосётся. Ан — нет. Капкан закрылся намертво, и оторваться от юного тела корреспонденту никак не удавалось. Аллочка очнулась, полезла с объятиями. Юрий Николаевич, насколько ему в его положении оказалось возможным, вежливо уклонился. В старинных романах он бы, вероятно, ей сказал: «Нам с Вами, мол, Аллочка, нужно объясниться…». В романе современном Юрий Николаевич не нашёлся сказать ничего, кроме: «Ну, всё, блядь, мне пиздец…».
Лежали ещё с полчаса или час. Вечность. Пытались обсудить ситуацию с разных сторон, найти выход. В дверь начали стучать. Уже давно звонил телефон. Нужно ли подробно рассказывать о том, что, в конце концов, дверь была взломана, в кабинет ввалилась толпа посторонних людей, и все стали свидетелями…
…Вызвали «скорую». Любовников уложили на носилки, прикрыли простыней. В больнице им, конечно, помогли. Карьера Юрия Николаевича в Актюбинске была закончена.
В автомобиль «Волга» посадили другого собкора, ему же достались и шикарная квартира и аквариум с кабинетом.
После такого жуткого скандала жена бросила Юрия Николаевича. Хорошо ещё, что у них не было детей. Но партия не жена, и она не отказалась от своего члена, который оступился, правда, поскользнулся, но не продал ни Родину, ни Советскую власть. Остался, так сказать, верен коммунистическим идеалам.