Смит, запрашивая результаты баллистических экспертиз, играл вслепую. Не было причин думать, что есть какая-то связь между убийством неизвестной женщины на всеми забытой могиле Римо Уильямса и внезапной эпидемией покушений на детройтских автопромышленников, однако же одномоментность этих событий все-таки наводила на мысль о необходимости некоторых изысканий.
Отчеты ФБР были получены незамедлительно. Нью-аркский задержался из-за некомпетентности исполнителя. Однако теперь все четыре бок о бок лежали перед ним на столе, о чем оставалось только пожалеть, потому что, похоже, воплощались наяву самые страшные кошмары Смита.
Ибо отчеты баллистической экспертизы с неоспоримой уверенностью доказывали, что неведомая женщина в Ньюарке была убита из того же оружия, из которого застрелили Дрейка Мэнгена и его любовницу Агату Баллард, а также ранили Лайла Лаваллета.
Одно и то же оружие. Один и тот же стрелок. Смит потряс головой. Чтобы ни происходило в Детройте, начало ему положено у могилы Римо Уильямса.
Но в чем смысл всего этого? Может, Римо сумеет понять, когда приедет?
Зазвонил телефон, и Смит вздрогнул, но поняв, что это не спецсвязь КЮРЕ, а линия для обычных фолкрофтских дел, немного расслабился.
— Доктор Смит?
— Да.
— Это компания по заказу автомобилей. Вы просили встретить в аэропорту вашего пациента, Римо Кочрена.
— Да, — настороженно сказал Смит и невольно сжал трубку.
— Мы не нашли его.
— Поищите получше.
— Нет, он не прилетел. Говорят, его вообще не было в самолете.
— Не было... — пробормотал Смит.
Предвечернее солнце заливало кабинет розовым светом, но ему показалось вдруг, что в комнате потемнело.
— Вы уверены? — спросил он.
— Да, сэр. Может, он задержался? Не подождать ли нам следующего рейса?
— Да. Ждите. Когда он прибудет, перезвоните мне. Звоните, как только что-нибудь произойдет. Или не произойдет. Понятно?
— Следующий рейс через четыре часа. Это будет стоить...
— Знаю, — сказал Смит. — Знаю я, чего это будет стоить.
Глава 15
— Что ты сказал? — ледяным тоном переспросил стрелок, осторожно опуская «беретту-олимпик».
Он был уверен, что разом прикончит Хьюберта Миллиса, находящегося в здании через дорогу, но так же не сомневался ни на миг, что этот уму непостижимый тип с мертвыми глазами и широкими запястьями способен с такой же легкостью убить его самого.
Расчетливо и осторожно стрелок повернулся к парню. Все зависело от того, можно ли переломить ситуацию. Убить Миллиса — важно, но куда важней остаться жить самому. Жизнь — приоритет номер один.
— Что ты сказал? — повторил он тоном потверже.
— Я не могу допустить, чтобы ты убил его, — ответил Римо.
Его руки были свободно опущены вниз. Руки, его оружие, его хирургические инструменты, здесь, на крыше, в свете заходящего солнца, перед лицом человека, который делил с ним его имя, казались ему бессильными и никчемными.
— Я слышал, что ты сказал, — ответил стрелок и потер шрам, пересекающий правую скулу. — Я другое имел в виду.
— Что? — спросил Римо.
— Разве не следовало сказать: «Я не могу допустить этого, папа»?
— Папа? — удивился Римо. — Я не могу называть тебя «папа»! Я тебя даже не знаю.
— Ну если хочешь, можешь говорить мне «отец». Мне самому больше нравится «папа», но если ты предпочитаешь «отец», сынок...
— Сынок... — тихо повторил Римо. — Отец... — пробормотал он, чувствуя себя маленьким и испуганным. — Я никогда никому не говорил: «отец». Я вырос в сиротском доме. У монахинь.
— Не слишком хорошо они тебя воспитали, — сказал стрелок. — Не научили, как обращаться к родному отцу. Только и слышу от тебя, что угрозы. Ты ведь мне угрожал, верно?
— Я не хотел. Но я не могу позволить, чтобы ты хладнокровно убил человека.
— А почему нет? Я же сказал тебе, такая у меня работа. Что, хочешь лишить своего старика корки хлеба? Ты же видишь, я уже не молод, лучшие мои годы позади... На что тебе этот Миллис?
— Да я его даже не знаю.
— Отлично. Не будешь о нем скучать, — стрелок отвернулся и снова прижал приклад к плечу.
Римо нерешительно шагнул к нему:
— Нет.
— Ладно, парень, — сказал стрелок и бросил оружие Римо. — Тогда давай ты.
Римо инстинктивно поймал «беретту». Ощущение оказалось враждебным, уродливым, чуждым. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз брал в руки оружие. Одним из постулатов Синанджу было, что оно — нечисть, грязная вещь, которая оскорбляет Искусство и разрушает личность человека, прибегающего к нему.
Он уронил пистолет.
— Я не могу. Так — не могу.
— Этого следовало ожидать. Меня поблизости не случилось, вот ты и вырос как придется. Только взгляни на себя! Одет, как бродяга! Огрызаешься! Я прошу тебя сделать ерундовое одолжение, и что же? Отказываешь в пустяке родному отцу!
— Но...
— В жизни не думал, что придется такое сказать, особенно теперь, когда я тебя наконец-то нашел, — говорил стрелок, — но мне за тебя стыдно, сынок.