Вот и этим утром Смит, как обычно, набрав простой код, увидел на экране мерцающие зеленые буквы первого параграфа Конституции Соединенных Штатов Америки.
Смит начал читать — медленно, вдумчиво, повторяя про себя каждое слово:
«Мы, народ Соединенных Штатов, во имя создания наиболее совершенного союза, установления справедливости...»
Говоря по правде, он мог бы прочитать весь документ наизусть, однако для Смита, тертого калача, несентиментального уроженца Вермонта, конституция была не поводом для декламации — так декламируют Союзный договор бездумные школьники, — а священным документом, обеспечивающим гражданам Америки столь ценимые ими свободы. Он знал, что для большинства американцев конституция не более чем пожелтевшая от времени бумага, которую хранят под стеклом в Вашингтоне. Но Харолд У. Смит относился к ней как к живому существу, которое может умереть или быть убито именно потому, что живо. Чтобы защитить этот полузабытый документ и то, что представлял он собой для Америки и для всего мира, Смит, несуетно просиживающий дни за письменным столом в своем по-спартански скромном кабинете, на самом деле находился на передовых рубежах необъявленной войны с преступностью.
И все-таки, каждый раз, входя в кабинет, Смит чувствовал, что предает конституцию — предает тем, что вынужден прибегать к подслушиванию телефонных разговоров, шантажу, а в последнее время все чаще и чаще — к насилию и убийствам. Только благодаря своему безоговорочному патриотизму Смит мирился с этой неблагодарной работой, сама сущность которой вызывала у него глубокое отвращение.
Вот поэтому-то, дабы не позабыть о своей ответственности перед этим одушевленным документом, а может быть, даже исполняя что-то вроде покаяния перед тем, во что безгранично верил, Смит каждое утро читал конституцию на экране своего компьютера, читал медленно, обдумывая слово за словом, пока в конце концов они не становились не просто словами, но Истиной.
Окончив чтение, Смит закрыл файл и протянул руку к трубке спецтелефона, который соединял его напрямую с президентом Соединенных Штатов. Но не успел он ее коснуться, как телефон зазвонил сам.
— Да, господин президент, — немедленно отозвался Смит.
— Хьюберта Миллиса только что привезли из операционной, — не здороваясь, сказал президент.
— Да, господин президент. Я как раз собирался звонить вам по этому поводу. Насколько я понимаю, вы готовы к тому, чтобы расформировать нас.
— Да уж следовало бы! Черт побери, Смит, нет никаких оправданий тому, что вы не сумели сберечь Миллиса. Что там опять стряслось? Смит прокашлялся.
— Не могу сказать с уверенностью, господин президент.
— Не можете?
— Нет, сэр. У меня нет связи с моими людьми. Я не знаю, где они находятся, и не знаю, что произошло.
— Я скажу вам, что произошло. Несмотря ни на что, Миллиса подстрелили, и ему повезло, что еще не до смерти, а ваши люди ничего не сделали, чтобы этому помешать. Если б его убили, ваша контора была бы немедленно свернута, и я хочу, чтоб вы знали об этом!
— Понимаю, сэр. Придерживаюсь такого же мнения.
— Нет, не понимаете! Идут разговоры о том, что «Большая Тройка» собирается предложить Лайлу Лаваллету возглавить все три автокомпании, поскольку они все равно не в состоянии конкурировать с его «Дайнакаром». Я хочу, чтобы Лаваллет был вне опасности. Если его убьют, Детройт рухнет. И еще я хочу, чтобы ваши люди либо приступили наконец к работе, либо были уничтожены. Понятно? Они слишком опасны, чтобы разгуливать без присмотра.
— Понимаю, сэр.
— Вы все время это повторяете, Смит, но, знаете, как-то менее убедительно, чем обычно. Ну, жду известий.
— Да, сэр.
Смит положил трубку и вновь попытался, уже в сотый раз с тех пор, как узнал о покушении на Хьюберта Миллиса, дозвониться в гостиницу Чиуну.
Думал он при этом о том, доведется ли ему еще когда-нибудь начать свой рабочий день с чтения Конституции Соединенных Штатов с экрана компьютерного монитора.
В номере люкс гостиницы «Детройт-плаза» Чиун, правящий Мастер Синанджу, наблюдал, как встает в утреннем блеске солнце.
Он сидел на соломенной циновке перед стеклянной балконной дверью, которая наилучшим образом позволяла созерцать рассвет. За его спиной, освещая комнату, сердито мерцал коптящий светильник. По мере того, как вставало солнце, пламя фитиля тускнело, как меркнет перед блеском новых царств мощь старых империй.
Множество Мастеров Синанджу предшествовало Чиуну. Все они были одной крови. Крови Чиуна. Но не только кровные узы соединяли Чиуна с его предками.
Все они происходили от одного источника, и этим источником было Солнце животворящая сила, которая позволила Мастерам Синанджу пробудить в себе богоподобную мощь, дремлющую в любом человеке.