– Род Морроу проклят? – напряженно спросила девчонка.
Северус медленно кивнул.
– В роду Морроу всегда рождается двое потомков, и одному из них достается проклятье, – говорить об этом оказалось неожиданно тяжело. – Магия огня делает своего обладателя полубезумным, разжигает сильнее все эмоции, ее обязательно нужно вымещать, иначе эта сила постепенно… сжигает своего носителя изнутри.
– И что бывает потом? – звенящим голосом произнесла девчонка.
– Потом… – Северус внимательно посмотрел на нее. – Потом бывает смерть.
Она всхлипнула, прижав ладонь ко рту, и усердно замотала головой.
– Нет, нет, не хочу… – ей не хватило воздуха, чтобы договорить.
Северус опустил глаза, чтобы не смотреть на нее: однажды Гиневра шептала почти те же слова, когда они говорили про ее болезнь. Гиневра не хотела так страшно закончить свою жизнь, и еще больше она боялась передать проклятье своему ребенку. Северус подумал, что обязан сделать все от него зависящее, чтобы положить конец этому проклятью. Все-таки он немало смыслит в магии крови, к тому же, в случае с Гермионой есть некоторая надежда на более благополучный исход.
– Думаю, мы, – он на секунду запнулся, так странно звучало это «мы», – мы можем попробовать сбросить проклятье.
Она замерла, приходя в себя, затем выпрямилась на стуле.
– Как?
– Попытаемся сделать то, что не получилось у ваших предков.
– Я не смогу, – девчонка сокрушенно опустила голову.
– Сможете, если в вас достаточно сильна кровь рода Принц, – уверенно сказал Северус.
Она недоуменно воззрилась на него.
– В моем роду нередко случалось так, что до юношеских лет ребенок не демонстрировал выдающихся способностей, но потом резко набирал силу. Это называется «дремлющая магия». В вашем случае эта маленькая особенность пошла на пользу: она оградила вас от лишнего влияния проклятья Морроу, которое имеет обыкновение прочно срастаться с психикой своего обладателя. Думаю, у вас есть все шансы подчинить себе огонь, отделив его от своих эмоций раз и навсегда.
– Каким образом? – скептично поинтересовалась девчонка.
– Посредством окклюменции, – невозмутимо ответил Северус.
Она озадаченно моргнула.
– Но я…
– Во вторник. В семь. Без опозданий, – отчеканил Северус и удалился в свою лабораторию, дав понять, что разговор закончен и оспариванию не подлежит.
Час от часу не легче. Он только что добровольно вызвался учить окклюменции эту… свою… дочь.
***
Главной темой разговоров в слизеринской гостиной стала гриффиндорская грязнокровка. Прямо-таки научная дискуссия развернулась. Однако консенсус не был достигнут – многих очень задевала талантливость грязнокровки, ведь они сами были далеко не так сильны.
– Довольно уже! – рявкнул Тео Нотт. – Вот увидите, завтра она даже с постели подняться не сможет! У нее будет магическое истощение, и Грейнджер на месяц отправится в больничное крыло.
– А если нет? – усмехнулась Эстель Мальсибер. – Что тогда, Тео?
Он гневно сверкнул на нее глазами. Терпеть не мог, когда кто-нибудь перечил ему.
– Ага! – подхватил брат Эстель, Рей Мальсибер. – Представляете, если Грейнджер – внебрачная дочь какого-нибудь лорда или леди?
Несколько мгновений царило озадаченное молчание, потом все дружно рассмеялись.
– А что? – оскорбился Рей. – Бывало ведь такое в истории!
– Рей, тебе нужно поменьше читать средневековые пьески, – насмешливо посоветовал Драко Малфой.
Блейз Забини отвернулся к камину. «Внебрачная дочь», – повторил он про себя. В Британии есть только один род пирокинетиков. «Нет, чушь, – Блейз мотнул головой. – Завтра она не придет на занятия».
Утром следующего дня Грейнджер, как ни в чем не бывало, сидела за гриффиндорским столом.
– Что ты скажешь теперь, Тео? – промурлыкала Эстель, проходя мимо с подругами.
– Исключение, подтверждающее правило, – отчеканил Нотт.
Под взглядом его черных глаз девушки сникли и тихо пошли дальше.
На трибуну поднялся директор.
– Что-то старик больно доволен, – проворчал Драко.
– Доброе утро и приятного аппетита, – бодро начал профессор Дамблдор. – У меня хорошие новости для всех любителей ЗоТИ и для будущих авроров в частности.
– Ясно, – дружно буркнули Тео и Драко.
Дамблдор широко улыбнулся.
– Новым преподавателем ЗоТИ назначен хорошо известный многим из вас профессор Ремус Люпин.
Три из четырех столов взорвались аплодисментами, хотя Люпина в зале не было. Блейз мысленно присоединился к ним. По его мнению, лучшего преподавателя ЗоТИ у них быть не может.
– Поверить не могу, – покачал головой Драко.
Блейз незаметно покосился на гриффиндорский стол. Грейнджер восторженно обговаривала новость с друзьями. Нет, она вовсе не похожа на Морроу.
========== 10. Окклюменция ==========
Ремус Люпин остановился у хогвартских ворот и окинул взглядом замок. Он и не думал, что еще сможет вернуться сюда. И не думал, что протесты оборотней будут иметь какие-либо последствия. Иногда ошибаться приятно.
– Ремус? Привет! – со стороны замка шла Тонкс, сияя улыбкой.
Мерлин, почему именно она?
– Привет, – кивнул Ремус, подавляя желание улыбнуться в ответ.
Тонкс остановилась у ворот.
– Я должна проверить, ты ли это, – объявила она. – Поэтому задам вопрос.
– Конечно, – опять кивнул Ремус.
Тонкс несколько секунд внимательно всматривалась в его лицо, затем спросила изменившимся голосом:
– Что я сказала тебе этим летом?
«Я так и знал», – хмуро подумал Ремус. Он почесал за ухом и неохотно ответил, глядя мимо Тонкс:
– Сказала, что любишь меня.
Тонкс некоторое время молча смотрела на него. Ремус чувствовал себя чертовски неловко.
– Я бы и без вопросов тебя узнала, – уверенно заявила она и принялась отпирать ворота.
– Неужели? – скептично хмыкнул Ремус. – Как?
Тонкс лукаво сверкнула глазами.
– Я же безумно люблю тебя, Ремус Люпин, – нежно произнесла она. – Поэтому знаю наизусть все твои жесты, – и она почесала за ухом точь-в-точь как он.
– Ты знаешь мою точку зрения, Нимфадора, – строго сказал Ремус, хотя строгость с трудом далась ему: в мире, пожалуй, не было второго человека, отметившего его излюбленный жест.
– Я все равно буду надеяться! – упрямо ответила Тонкс.
Ремус вздохнул. Она его убивает. Зачем он ей сдался? Старый, бедный, скучный, в конце концов. А она – молодая хорошенькая девушка, и жизнь бьет из нее ключом. Она заслуживает самого лучшего.
Пока Тонкс запирала ворота, Ремус усердно рассматривал виды. Так неловко он не чувствовал себя уже давно.
Тонкс одним прыжком оказалась рядом.
– Хорошо выглядишь, – одобрила она.
– Дичаю понемногу, – пробормотал Ремус.
Почти все лето он провел среди своих собратьев и сам чувствовал, что меняется. Чтобы быть в стае на равных, пришлось поддаваться инстинктам, и теперь Ремусу казалось, будто изменения необратимы. Волк говорил в нем слишком громко, почти невозможно было запретить себе видеть, слышать и чуять не по-человечески, а это влекло за собой другие последствия. Тонкс, как и всякий человек, заметила только внешнюю сторону перемен: исчезающие морщины и седину. Мантия, по крайней мере, скрывала то, что происходило с его телом, но она стесняла движения, и Ремусу становилось все труднее заставить себя носить ее. Теперь он понимал, почему в стае все предпочитают магловские джинсы: вовсе не в пику обществу, а в силу своей природы.