— Да, повезло, — ощущение безысходности сжало ему горло. — Ты только и твердишь: повезло.
— Твержу? — переспросила Мэй, почувствовав вину перед братом. — Ты, Джозеф, просто не обращай на него внимания. А то доводишь его другой раз до белого каления. Будь с ним повежливей, хотя он и подлец. Ну ладно, не буду ругаться в такой день. Не замечай его, и все, как я старшую кухарку.
У Джозефа не хватило духу напомнить сестре, что эта злющая ирландка десять раз на дню в присутствии кого угодно полосовала ее до синяков своим язвительным языком.
— Не могу не замечать. Я его ненавижу.
— Ну, это пустяки, — сказала Мэй примиряюще.
Они еще немного посидели молча, Мэй рисовала мысленно картины мщения Гаррету, который так мучил ее брата.
— Уже седьмой час, — заметил Джозеф, взяв со старинного комода карманные часы.
— Боже, у него и часы есть!
— Это ведь твой подарок.
— Знаю. — Мэй вздохнула и на цыпочках вышла из комнаты брата, точно от любовника.
Был тот благословенный час, когда дворецкий удалялся к себе в буфетную и слуги по всему дому вздыхали с облегчением, вознося хвалу господу. А Гаррет был на седьмом небе: каждый испуганный шепот — лишний узелок в сетях его безраздельной власти.
Разведя носки врозь, подобно стрелкам часов, показывающих без десяти два, он важно вышагивал через холл, сглатывая слюну в предвкушении удовольствия: в буфетной его ожидал стакан портвейна и кусок стилтонского сыра. У двери буфетной, как было приказано, ждал молодой Таллентайр. О сладость сведения даже пустячных счетов!
Гаррет подошел к двери; его позы, интонации, речь всегда были манерны до тошноты; вот и сейчас в бездонный карман, кончавшийся где-то у колен, он полез за ключами с таким важным видом, точно предстояло отпереть некую сокровищницу. Наконец он извлек их и принялся разглядывать каждый в отдельности, как будто видел эти железки впервые и не мог понять, что означают они — слишком ничтожный предмет для столь высокопоставленной особы. Джозефа чуть не вырвало от отвращения.
Отперев дверь и войдя в буфетную, дворецкий уселся на табурет и, что-то промычав под нос, чтобы заглушить стыдливое урчание в животе, взглядом обласкал вожделенную краюшку сыра. Джозеф стоял, прислонившись к косяку, заложив ногу за ногу, скрестив на груди руки, хотя отлично знал, что эта поза взбесит старого хмыря.
У своего хозяина, полковника Сьюэла, Гаррет выучился одному приему: умению потянуть, выждать паузу. Отметив про себя вызывающую позу Джозефа, он укрепился в своем тайном решении, но отказаться от предстоящей потехи не мог. Джозеф стоял, устремив взгляд на широкую черную подвязку, жгутом перетянувшую мясистую икру дворецкого.
— Итак, начнем сначала, — заговорил Гаррет, подражая полковнику Сьюэлу, даже голос у него на последних слогах, замирая, сходил на нет. — Приказывать Уильяму не твое дело (Уильям был мальчиком на побегушках). Когда ты был на его месте — между прочим, совсем недавно, — ты делал то, что тебе приказывал я. Уильям не исключение.
— Он любит чистить серебро.
— Это неважно.
— А что важно?
— Он должен делать то, что велю ему я. — Вояку сменил администратор.
— Я вам еще нужен?
— Я еще не кончил про Уильяма. — Гаррет помедлил. — Ты меня, Таллентайр, не торопи.
Джозеф смолчал, Гаррет принял это за капитуляцию, и потеха началась. Взглянув за батарею банок с мастиками и удостоверившись, что краденый портвейн цел, он уселся поудобнее, подтянув на коленях штаны.
— Помнишь, что сталось с лакеем, который служил здесь до тебя? — Администратора сменил тиран. — Щенок вздумал меня учить.
Лакей, уволенный за кражу портвейна, хотя категорически отрицал вину, был приятелем Джозефа, и Джозеф покраснел до ушей, вспомнив, как бездарно пытался защитить его доброе имя.
— Вот, вот, — продолжал Гаррет, с удовольствием заметив краску на лице Джозефа, — тяни шею-то подлиннее, вжик! — и головы нет. Я не говорю, что ты замечен в чем-нибудь подобном…
— Он не делал этого, никогда не поверю, — разъяренный, с пылающими щеками, Джозеф пытался перекричать дворецкого.
— Это было доказано.
— Я знаю, чего стоят ваши доказательства.
— А тебя никто не спрашивает. — Гаррет уже чувствовал, как зубы въедаются в упругую мякоть сыра.
— Все?
— Нет, не все. — Тирана сменил философ. — Ты слишком вольно держишь себя с хозяевами (с хозяевами, которым он, Гаррет, служил беззаветно и безответно). Ты что, детка, хочешь потерять место? Наверное, думаешь: «Ах, они со мной как с равным!» А на самом деле ты для них забава. Попробуй высунись — вжик!