Дома никого не было. Дуглас, которому уже исполнилось четырнадцать, уехал на неделю в Оксфорд с тремя одноклассниками и учителем истории послушать лекции, организованные советом средних школ и англиканской церковью. Гарри ушел играть в регби за команду младших классов своей школы. Бетти уехала в Карлайл за покупками. Джозеф метался по дому: никого нет, а ему так надо излить душу. Взялся накрывать на стол — усердствовал так, будто кто-то видел его старания, будто хотел что-то кому-то доказать: гремел посудой, ворча натыкался на плиту, на стулья, то и дело снимал крышку с упрямого чайника, который никак не закипал на ленивом огне, трахнул по репродуктору, отчего тот захрипел еще больше. И в конце концов разбил самый лучший заварной чайник. Его подарила Бетти одна из ее хозяек, чайник был новый, купленный специально в подарок, а не отданный за негодностью. Джозеф собрал осколки, виновато озираясь на дверь — вдруг Бетти сейчас явится. Она и явилась, и Джозефу не удалось скрыть того факта, что, с одной стороны, чайник разбит как бы нечаянно, но, с другой стороны, он хотел сорвать злость — и вот результат. Бетти в мгновение ока все поняла; Джозеф пытался что-то лепетать в свое оправдание: напрасно, он нажал на такую пружину, что душа Бетти замкнулась тяжелой непробиваемой угрюмостью. Оставалось одно — уносить ноги подобру-поздорову.
Услышал он об этом в пивной «Голубой колокольчик». Хозяин «Гнезда певчего дрозда» (в округе называвшегося просто «Дрозд») решил уйти от дел, и пивоваренный завод, владевший целой сетью кабачков, искал нового арендатора. Джозеф последние годы был постоянно в таком угнетенном духе, что пропустил бы мимо ушей новость. Но преследуемый сегодня каменным лицом жены и укорами отца — оба они каждый по-своему опять напомнили ему о его безволии и неприкаянности — и подстегнутый этим, он вдруг почувствовал прилив оптимизма, в нем опять заговорила уверенность в себе, он как бы вновь ее обрел, ощутил себя прежним. Вернувшись вечером домой, он никому ничего не сказал и тут же написал в контору завода письмо, предлагая свои услуги. Терять ему было абсолютно нечего.
Неделю спустя он получил ответ: его приглашали для переговоров. Письмо пришло, когда Бетти не было, и он опять ничего не сказал ей; в назначенное утро надел свой лучший костюм и поехал автобусом в Уоркингтон, где находились пивоварни.
Вместе с ним в контору пришло еще пятеро, но из Терстона был только он один. Беседа затянулась дольше, чем он ожидал.
Приблизительно догадываясь, что могут спросить, он обдумал ответы еще в автобусе. Красный двухэтажный автобус катил по шоссе вдоль берега между терриконов и копров. Карман его длинного плаща с поясом оттягивала приходная книга страхового агента. Автобус был почти пуст. Джозеф от отчаяния переходил к надежде. Беседа представлялась ему пустяковым делом. Она и на самом деле была совсем простая, только несколько затянулась. И он вернулся домой, в общем, в довольно радужном настроении.
«Гнездо дрозда» было самым никудышным кабачком в городе. До первой войны Терстон процветал, сюда съезжались на ярмарку из самых отдаленных местечек, и в нем насчитывалось около сорока пивных. Теперь население уменьшилось до четырех тысяч и пивных осталось шестнадцать. Их владельцы по большей части жили на доходы, которые приносила торговля пивом, не прирабатывая ничем другим. «Дрозд» находился, хуже не придумаешь, ярдах в двухстах от ближайшего кабачка и вообще далеко от центра, где были сосредоточены почти все пивные: на Хай-стрит, например, семь кабаков на протяжении пятидесяти ярдов. Вечер в таком районе проходил куда веселее. В одной пивной надоело, иди в другую. А в «Дрозд» тащиться, в такую даль — благодарю покорно. Хозяином «Дрозда» двадцать лет был некий Арчер: ему было уже за шестьдесят, жена померла, он много пил, кабачок давно стоял без ремонта, да и пиво хранилось кое-как. Держать такой кабачок было делом нелегким; строили его как постоялый двор с расчетом на прислугу. В те времена посетителей обслуживали только за столиками. В часы наплыва, чтобы справляться с потоком посетителей, требовалось, по крайней мере, трое половых; при невысоких доходах это было очень накладно, а без помощников дело совсем не шло. К мистеру Арчеру по субботам и воскресеньям приходила помогать женщина, чем он и довольствовался. Пивовары не печалились, что расстаются с Арчером.
Арендатор терял кабачок, если нарушит условия контракта или преступит закон (будет обмеривать покупателей или держать кабачок открытым позже установленного часа). Каждую неделю он платил заводу арендную плату и налог городским властям. Все свои счета он вел сам и заказывал напитки по собственному усмотрению. Обязательств было всего два: покупать пиво у завода, которому принадлежал кабачок, и торговать, не нарушая закон. Таким образом, арендатор был фактически сам себе хозяин. Помня Стоддарта, Джозеф был очень этому рад. Доход получался от торговли в розницу. Пиво покупали у пивоваров оптом, отсюда и прибыль. Арендатор не мог и мечтать выкупить когда-нибудь кабачок (если, конечно, пивовары, вынужденные несчастьем или придумав новую систему, сами не стали бы продавать пивные своим арендаторам). Чтобы получать доход, обеспечивающий сносную жизнь, надо было трудиться не покладая рук, и завод брал на себя урегулирование всех трудностей, сопутствующих мелким предприятиям, не неся при этом никакой прямой ответственности. Остановив свой выбор на новом арендаторе, пивовары не могли в дальнейшем давить на него; ну дадут иногда нагоняй нерадивому, но прямых мер воздействия не было.